Инвалид детства - читать онлайн книгу. Автор: Олеся Николаева cтр.№ 30

— О, — сказала она, — какие вы приводите сложные построения!

— А значит, — уже победоносно продолжал он, — чтобы стать свободным, надо убить в себе все, что нас неволит; значит, чтобы полюбить небесной любовью, надо искоренить в себе всякое пристрастие; а значит, что и ближнего человек не может полюбить иначе, как осознав, в чем же это «враги человеку домашние его»! А враги-то они ему, потому что в них-то и есть это его «свое»! А? Антиномия! — добавил он с уважением.

Ирина уже влезала в заснеженную « Волгу» с зеленым огоньком и уламывала таксиста довезти ее за двойную плату до областного города.

— Наши богословские споры еще не кончены! Последнее слово за мной, — закричала она, с размаха захлопнув дверь.

Через несколько минут она уже лихо подъезжала к развалившемуся забору, выпрыгивая на ходу и давая распоряжения:

— Подождите меня несколько минут — у меня здесь кое-какие подробности.

Влетев в калитку, она едва не сбила с ног хозяйку, которая стояла у порога с большим гусем на руках. Шея его безжизненно свешивалась, а голова почти касалась Нехочиной ступни.

Что-то кольнуло Ирину в сердце.

— Вот, — прошамкала беззубо бабка, — а еще христиане! — Косолапо ступая и сгибаясь под тяжестью ноши, она вошла в избу.

— Господи помилуй! Гусак помер! — перекрестилась Пелагея.

— Это я, простите меня, Марфа Тихоновна, окаянного, — жалобно захныкал Лёнюшка, вырываясь из-под Сашиной расчески. — Уж я так его вчера пуганул — и крикнул, и руками замахал, и свирепую рожу ему состроил, — что он и отскочил с перепугу в самый дальний угол. Небось родимчик его какой хватил, так и преставился от разрыва сердца.

— Александр! Александр! Собирайся — там машина ждет.

— Уже? — Саша в отчаянье швырнул расческу.

— А как они-то с моей гусыней — все время парой, все время парой — любо-дорого было на них смотреть! — шамкала, завывая, Нехучу.

— Леонид! Все! Она меня увозит! — Саша чуть не плакал.

Лёнюшка стоял в растерянности, глядя то на него, то на несчастную старуху.

— Я им все — и постелю, и стол, и дом, — а еще верующие!

— Да может, еще можно с ним что сделать? — запричитала Пелагея. — Может, отмолим еще, гусака-то, а, Тихоновна?

— А как бывало, чуть кто к гусыне шаг сделает, так он зашипит, зашипит, шею вытянет, да и идет на обидчика, — безутешно повторяла Нехучу.

— Все пропало, Леонид! Все пропало! — Саша уткнулся монаху в плечо.

— Ну ты, это — не распускайся-то так! — сказал Лёнюшка, приходя в себя. — Тебе что старец сказал? Ты теперь возле матери нужен, а потом опять тебя Господь сюда приведет. Не оставит тебя!

— А гусыня-то моя — как теперь будет без хозяина-то? — не унималась бабка.

— А вот одна-то тут за телку свою ходила просить к Николе Угоднику, — начала Пелагея, — все просила, чтоб исцелил телку-то. А та все хиреет да хиреет. Ну эта бабка пришла к нему, наконец, да сказанула: все я тебе, Никола, и свечки ставила, и молебны заказывала, и поклоны ложила, и слезы перед тобой лила, потому как телка у меня единственная. А ты что же? Не буду больше тебе во веки молиться, буду отныне Михаила Архангела ублажать! Махнула на него рукой и пошла домой. Приходит, значит, а телка ее — здоровехонькая. Видать откликнулся все-таки Никола, помог ей. Может, помолимся ему за гусака-то?

Ирина судорожно собирала «подробности» — узкие туфельки, тетрадку с фольклорными новинками, шелковый халат с кистями.

— Не отчаивайтесь, — она погладила Нехучу по плечу, — все будет хорошо. Все еще будет просто прекрасно! Вот, может, этого хватит гусыне вашей на приданое? — Она вложила ей в руку новенькую сторублевку и чмокнула бабку в сморщенную провалившуюся щеку.

— Прощайте! — она обняла Пелагею и поцеловала не успевшего отмахнуться монаха. — И вы не горюйте! У жизни так всего много! — У самой двери она вдруг оглянулась: — Приезжайте в Москву! Я вас буду принимать, как в лучших домах Европы! Вперед, Александр! — скомандовала она.

Машина взвыла, буксуя на месте, и внезапно сорвалась, подскакивая по бугристой дороге, но вдруг резко затормозила, уже на остановившихся колесах проехала юзом несколько метров, лихо развернулась и ринулась обратно.

— Пелагея! — вздохнул Лёнюшка, затягивая резинкой длинные влажные волосы. —Чаю-то поставь! А то на службу скоро.

— Совсем забыла! — крикнула Ирина, распахивая дверь ногой и вытаскивая на ходу из сумки халат с кистями и зеленым драконом. — Это вам, — она протянула его бабке, которая уже сидела на привычном месте.

— Не хучу!

— Берите, берите, он совершенно чистый, почти новый, из настоящего японского шелка. И вам подойдет — скромный, строгий, до самого пола!

— А это вам, — она вложила ошеломленной Пелагее в руку баночку с кремом. — Он совершенно, совершенно божественный! Впитывается моментально, кожа после него блестит и становится просто бархатной, все морщины как рукой снимает, просто — вечная молодость!

— А мне что? — обиженно затянул Лёнюшка.

— А вам, вам... — Ирина порылась в сумке.

— Ах, мне же шарфик! — вдруг вспомнил монах, расплываясь в детской улыбке.

— Послушай, — перебила его Пелагея, — вспомнила, вспомнила, как фамилия отца Дионисия, — Бархатный! — И повторила с удовольствием: Бархатный!

— Письма за меня теперь писать некому, — вздохнул Лёнюшка, — Александр твой уезжает, так что ты не обидишься, если я тебя прямо сейчас с Рождеством поздравлю?

Он порылся в стопке надписанных конвертов и вытащил оттуда блестящую фотографию: ель, щедро покрытая снегом, розовые пухленькие херувимчики, держащие на весу часы, показывающие двенадцать, круглоглазые овца и телок, заглядывающие в убогие ясли, где склонились благоговейно над утлой люлькой с Божественным Страшным Младенцем Пречистая Дева Мария и сгорбленный старец Иосиф.

— Самую красивую для тебя выбрал, — просиял Лёнюшка.

Через всю открытку, наподобие гирлянды, растянулись буквы: «С Р о ж д е с т в о м Х р и с т о в ы м!»

— Скорее! Скорее! — торопил Саша Ирину на бегу, влетая в церковный домик.

— Куда! — грозно уперев руки в боки, остановила его старостиха.

— Ах, мать Екатерина! Пустите меня! Меня забирают! — закричал он и, пронырнув под ее рукой, ворвался в крошечную гостиную.

— Стой! — она схватила его за шиворот. — Батюшка отдыхает — с вычитки только-только вернулся. А Таврион еще в церкви.

— Отец Иероним! Отец Иероним! — надрывно завопил Саша. — Отец Иероним!

Дверь кельи отворилась, и старец шагнул в гостиную. Саша бросился к нему и заплакал навзрыд. Ирина встала на пороге, перегороженном мощной фигурой Екатерины.