Каменный мост - читать онлайн книгу. Автор: Александр Терехов cтр.№ 87

20 апреля. Новозыбков

Я часто представляю нашего сынишку в том возрасте, когда дети уже начинают ходить. Он, по-зимнему одетый для гулянья, толстый, неповоротливый, с растопыренными от накрученных на него одежд руками, стоит, прислонившись спиной и головой к спинке кровати и со смущением смотрит на Васю (еще не дебил) – тот стоит рядом и тоже смотрит.

Как он бегает по комнате, хватает тебя за юбку, бормочет что-то вроде «мама», а сам, дурачок, всего-то ростом до твоих колен, как же я тоскую по вам… Как надоело мне болтаться все время одному!

24 апреля. Новозыбков

Меня глубоко растрогали твои слова о том, что, несмотря на плохое отношение к Тасе, ты хорошо относишься к Ираиде и Васе – да я это и сам видел. Спасибо тебе, моя Валюша, этим ты облегчила мне сердце – оно всегда беспокоится за них, моих дорогих дурачков, и показала благородство и чистоту твоего сердца, чуждого мелочным счетам и черствости. Больше всего я всегда буду любить своего ребенка и тебя, но Вася и Ираида (а особенно Ираида) (особенно Ираида…) много места занимают в моем сердце (это она тебе очень скоро припомнит!).

Тася написала мне одно письмо. Что же ты ищешь простое слово в Большой советской энциклопедии?

Терапия – значит лечение (что ты там когда-то писал про круглую дуру? Кому ты писал про Стендаля, офицера французской конницы).

29 апреля. Новозыбков

Валюша моя, стоит ли повторять (получил за Ираиду и Васю?), что тебя и детеныша нашего я всегда буду любить больше всех? Детка, не нервничай, вся жизнь моя сосредоточена в будущем младенце – могу ли я любить его меньше кого-нибудь?

Я люблю Ираиду и Васю, Ираиду особенно, ибо она скрасила многие годы моего тяжелого одиночества; и я буду ее любить (еще не все отдал, цепляется еще), но разве это значит, что мой ребенок, моя плоть и кровь – будет для меня на втором плане?

9 июня. Новозыбков (на роды клиент не попадает, отпуска отменены, армия готовится к вторжению в Прибалтику)

Родная моя, помни всегда, что ты и Саша – самые любимые, самые близкие люди мне на свете. Я тоскую по вас, моим дорогим и ненаглядным. Я люблю тебя, мой дорогой дружочек, и люблю Сашеньку, моего долгожданного дорогого сынишку. Вы оба – вся моя жизнь.

19 июня. Прибалтика

Вчера прошли по европейским улицам Вильно, и вновь русская военная песня огласила улицы города. А сейчас, в литовском лесу, наш оркестр играет танго и «Сирень цветет» – и на сердце сладко и грустно.

28 июля. Новозыбков

Несколько раз перечитывал твое последнее письмо – господи, Валюша, если бы ты всегда так писала! Так ты видна по-настоящему в этом письме – без упреков, без нытья, без стонов (а обычно упреки, нытье и стоны). Ведь все это не твой стиль! И ты, когда пишешь так, как и следует писать, такая милая, привлекательная, хорошая (а обычно ты тошнотворная, злобная…) – радость читать такие письма.

Мне кажется, что, когда Сашенька вырастет, он будет называть тебя «мамуленька», а меня «папуля». Конечно (нрзб), каким он будет сейчас, тем более это (нрзб) потому, что за всяким предположением будет скрыто (нрзб) чтобы он был таким, как хочется. Важно, чтобы он не был таким глупым, как мама! Да?

29 июля. Новозыбков

Сегодня получил днем твою посылку. Спасибо тебе за нее. Все получил, как и просил. Когда я нес ее к себе домой, я думал: «Что стоило бы написать мне и вложить письмо в ящик? Впрочем, не напишет. В прошлых посылках тоже не было писем». Когда же я увидел, что мыло завернуто в какую-то писанинку, я подумал с удивлением и нежностью: «Написала все-таки!» А когда увидел, что там написано только «крепко целую, Валя», я не удержался и сказал: «Эх, дура Валька!»

Вот ты, значит, дура. Целую тебя еще раз, моя дорогая дурочка.

9 сентября. Новозыбков

Насчет домработницы я согласен с тобой, надо подождать до моего приезда. Что же касается «девчонки», то в том, может, и есть свой резон, но и она не сможет готовить обед, и тебе придется самой заниматься этим, что вряд ли интересно. Кстати, Валюша (не сердись только – это я говорю, что называется, любя), не совсем мне нравится тон твоих слов о «девчонке»: «можно выругать», «можно выгнать» – все это как-то неприятно звучит. Я понимаю, что это просто манера выражаться (какая на хрен манера, это ее суть!), что среди этих девчонок есть и лентяйки, но сам тон меня как-то огорчил – какой-то он непростой, так могла бы сказать «старая барыня на вате»!

Почему-то я подумал, что если бы были живы папа и мама, они никому не позволили относиться к тебе так, как относится Тася.

13 ноября. Речица (клиент после отпуска вернулся к месту прохождения)

Дорогой Петя, пишу тебе по тому же вопросу, по которому мы беседовали с тобой перед моим отъездом. Дома у нас происходит отвратительная взаимогрызня, и в этом смысле я имею к тебе большую претензию. События развиваются столь скандальным образом потому, что ты самоустранился и не сказал своего слова, которое должно было прозвучать решающим образом.

Я не хочу разбирать ни истории, ни психологии этой старой распри, которая идет между Валей и Тасей. Правоту или неправоту сторон в данном случае определяет не то, кто первым наступил другому на мозоль (хотя я не сомневаюсь, что пальма первенства принадлежит Тасе). Все – от давнишней и обоюдной антипатии двух сторон друг к другу, ломать голову не над чем.

Дело не в том, кто виноват, я собрался написать тебе по совершенно другим поводам.

Первый повод – это моя претензия к тебе за то, что ты властным и жестким словом не стал хозяином положения и позволил страстям развиваться. Второй повод несколько сложнее, и понять его можно, так сказать, в исторической перспективе.

На мою лично долю выпадает одно – выбирать, с кем я в этой междоусобице. Вовсе не обязательно идти одним из двух путей: или с Валей, или с Тасей, однако я должен признаться тебе, Петя, со всею горечью и душевной болью, что я близок к тому варианту, который предполагает полный переход на сторону Вали вплоть до окончательного навсегда разрыва с вами. Я еще не встал на этот путь, я только близок к нему, но близость эта очень велика. Причина – в вас самих. Я буду говорить сейчас о том, о чем можно говорить (если можно) только раз в жизни, в минуту откровенности, которая не дается легко (так, тихо! дайте ему сказать!).

Я говорю это, Петя, пройдя через большие душевные мучения, которые начисляются годами, и немалыми. К своим сорока годам я настолько много испытал, настолько вырос и закалил себя, что правота того, о чем я сейчас буду говорить, – для меня несомненна.

Я считаю, я бесконечно уверен, что душевно я всеми вами (в основном – тобой и Тасей) обобран, обкраден до нитки. Мной не руководит склонность к преувеличению – над этим выражением я давно и долго думал, с ним я сжился давно. Всю свою жизнь я проходил среди вас одиноким и для вас самих не… (тут старуха вымарала ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ СТРОКИ!!!) …и поняла ли Тася во всей своей жалкой мелочности, какую бесконечную боль доставила мне (шедшему в свое время пусть на невольный, но все-таки конфликт с мамой из-за Ираиды (да что там с Ираидой?), всю любовь отдавшему ее дочери, да и сыну, тем, что в ответ на Валины упреки Ираиде, что она не пишет мне, выносившему ее на руках, Ираида ответила: «А кто ему велел? Его никто не просил!»