Каменный мост - читать онлайн книгу. Автор: Александр Терехов cтр.№ 103

– Как видишь…

– Разве это все?

– Осталась одна пленка. Хронологически последняя. Возможно, не имеет смысла ее слушать. Она целиком по теме, которую источник обозначил в конце…

– Что Литвинов трахал приемную дочь? У Петровой еще одна счастливая соперница? – Боря обернулся ко мне: – Мы и ее будем искать?

Татьяна Литвинова, Брайтон, Англия: Мне одиннадцать лет, я уехала в пионерлагерь, мама осталась на лето одна в доме у Красных Ворот. Однажды она выглянула с балкона и увидела девочку необыкновенной красоты – девочка сидела и читала английскую книгу. Are you English? Yes. Мама обрадовалась, появился хоть кто-то, с кем можно говорить по-английски. Зине исполнилось тринадцать.

Ее отец, поляк Витольд Буяновский, талантливый рабочий, эмигрировал в Англию, Зина выросла там и училась в католической школе. Физически развита и чувственна не по годам. Когда она заявила родной матери, что хочет иметь много детей, та устроила ей скандал и отвела на медицинское обследование.

Первый вопрос, который мне задала Зина: что самое ужасное было в твоей жизни? О самом ужасном мы читали только в газетах. Мы научили ее мату, и она стала своим человеком. Миша, конечно, с ходу влюбился в нее и страшно издевался: проведет черту во дворе – не смей переступать! Дрались они жутко.

Папа чурался ее первое время, но потом вместе с мамой начал жалеть: бедная девочка! С такой внешностью рано выскочит замуж! Вечно все к ней пристают! С матерью тяжелые отношения… И Зина начала постоянно торчать у нас, мама предложила ее удочерить и попросила меня пустить в свою комнату.

Отец Зины очень болезненно переживал увод дочери от живых родителей, грозился подать жалобу в партком, но его арестовали и посадили. Мать также попыталась преследовать дочку за отступничество. Сама Зина оставалась равнодушной ко всему происходящему, она вообще была какая-то одноклеточная…

Об отношениях отца и Зины мама догадалась, когда отец, уезжая в санаторий, сказал, что берет Зину с собой. Я радовалась, я ненавидела санаторий. Мама удивлялась, потом возмущалась: почему не с Таней? почему не Мишу? – вот тогда и произошел окончательный разговор у родителей. После мама показала мне листочек бумаги, весь исписанный автографами отца: «М.Литвинов», «М.Литвинов», «М.Литвинов»… Отец так нервничал во время объяснения, что расписывался без конца на листке бумаги, попавшем под руку.

Уже ничего не изменить…

Папа пытался устроить ее жизнь, брал повсюду на встречи, но все напрасно. У нее завязался роман с охранником, и довольно долгий. Максим Максимович, когда узнал, сильно расстроился и поставил на Зине крест, хотел отлепить ее от семьи, его жег стыд – с охранником! – он считал себя опозоренным.

Ее ужасное замужество принесло немало хлопот. Ведь он доносил на нашу семью, да и вообще – какой-то охранник! А Зина стала прямо-таки навязчивой. Когда в Москве не хватало продуктов, у них стол ломился – столько она выклянчивала у отца! Поступила в мединститут, на операциях стояла в браслетах – ужасно некультурная! Когда нужно переезжать – в ультимативной форме требовала машину. И у нее получалось. Как-то я сидела и плакала: не осталось целых чулок! – отец выделял тридцать рублей на месяц. Она увидела мои слезы, пошла и выбила у отца сто рублей! И ей никто не указ: решила рожать в нашей семье и приехала, вытворяла черт-те что!

Ну, ладно, довольно, что ты расскажешь мне о себе? Тот человек, который тебя послал… На которого ты работаешь… Ты его что – любишь?

Гольцман неловко, как по горячему утюгу, ударил по диктофону, и с хрустом полез за кассетой, и застыл, решив не прятать кассету, пока я не отвернусь.

Я макнулся лицом в какую-то жаркую воду и вскочил: пусть поскорее все кончится.

– Мы знаем, как ее зовут: Зинаида Витольдовна Буяновская. Мы знаем, где она училась: медицинский институт… Я ухожу.

– Ни хрена не Витольдовна, – и Миргородский собрался уходить, – если ее удочерили.

Мы двинулись вон из конторы, заглядывая в щели; Чухарев гнулся над протоколами допросов мальчиков: сошел с ума, слепец, не выгонишь домой, как там его жена…

– Как там твоя жена? Да ты сиди, сиди, – важничал Боря. – Вижу – стараешься. Молодец! Но жену не забывай. Работа в разведке ставит под удар прежде всего семью. Как твое направление? Доложи.

– Прорабатываю подходы к Микояну. Изучаю ближнее окружение.

– Грамотно. Молодец, молодец. – Боря вдруг передернулся и содрал кожу с лица, и спросил другим голосом, с отчетливой угрозой: – А зачем?

Чухарев потрогал карандаш, подлокотники, поискал подсказки на моей морде и объяснил, как умел:

– Чтобы путем получения дополнительных данных установить степень причастности его к событиям на Большом Каменном мосту.

– На хрена? – И Борю тяжело качнуло.

Чухарев надулся и встал, вывернул ладони, словно показывая: пусто.

– На хрена? И так ясно, что папа отмазал.

– Вы так думаете, Борис Антонович?

– Мы это докажем, – Боря смотрел на него печально и строго.

– Я… Я просто не предполагал, – Чухарев в смятении покосился на бумаги, вмиг утратившие какой-либо смысл.

– Легко, – Боря слезящимися глазами глядел куда-то в будущие недели, в следующий квартал, в свое место на кладбище, сжимая покрепче правый кулак. Чухарев попятился, даже он почуял, что его ударят. – А что ты будешь делать дальше?

Чухарев онемел и, загораживаясь, потрогал заблестевший лоб.

– Будет жить. Продолжит жить, – доложил кому-то Боря. – И Вано продолжит жить. А потом по одному все сдохнем. Теперь ты знаешь, что тебя ждет. Мы тебя предупредили. Собирайся, и пошел за нами.

На улицах собирали елки, ходили Деды Морозы с белыми бородами, громада МИДа висела черным облаком над домами низкорослого Арбата, снег валил коровьими ресницами, мы прошли дальше, и над головами показалось незнакомое небо с черными дымами, кусочками синего – небо, еще не скрытое холодноватой тяжестью двух монеток, дубовой доской, красным сукном, двумя метрами глины, – как жаль, что все это случайно, нет ничего, кроме бессмысленности вселенной, совпадений атомов и молекул, нет смысла в невстрече с потерянным человеком, в красивом почерке, в замирании сердца от первой метели, в окнах, жестокости; вчера мальчик лежал в детском саду на лавке и смотрел в небо, в облака и думал: я особенный, я это вижу – и ничего, все прошло; еще бы убедить себя в том, что мальчика нет, он есть, и знание это нет сил объяснить сокращением сердечной мышцы и лживой деятельностью отделов головного мозга.

– Поведешь машину, – мы грузились в тесное тепло, – улица Маросейка. Остановишься напротив Девяткина переулка.

Чухарев сел за руль; ехали молча, словно ночью через реку. Клиент ждал – наш лысоватый майор, хранитель государственных тайн ФСБ РФ, двадцать два года в погонах, метался по тротуару, словно подошвы жгло, и пот капал с рыжих бровей; увидел нужный номер – машина! – чуть не шагнул под троллейбус, всплеснув ненужными руками – первый раз вижу его без портфеля, – сдерживаясь, чтоб не подбежать: пугало, что в машине густовато народа, он мечтал один на один.