— Какая же сука, а? Нелли растерялась.
— Кто?
— Да он же, кто. — В голосе Жени не было никаких эмоций, он был обесцвечен — будто вытравлен перекисью водорода. — Променять русскую женщину на какую-то драную тайку.
Нелли почувствовала нечто вроде укола ревности. Не за сестру Тони, про которую никак нельзя было сказать, что она драная. Скорее, это была ревность к Жене, которую она так старательно задавливала в себе с того момента, как вызвала ее в Таиланд на Кох-Самед.
— Он променял не женщину, — сказала Нелли.
— Да? — в обесцвеченном голосе Жени возникла жидкая красочка интереса. — Кого же?
— Страну.
— Ну, страну. — Голос Жени вновь обесцветился. — Страну вон и вы променяли. Да и я, если что, не против. Только не на Таиланд. Страна что. Страна — не человек.
— Это тебе подсказало звездное небо над головой? — спросила Нелли, отсылая Женю к моменту, когда вышла из калитки на улицу, а та стояла, запрокинув вверх голову. Нелли просто не знала, что еще сказать Жене.
— Звездное небо молчит, — ответила Женя.
Из-за поворота на дороге возникла и двинулась в их сторону мужская фигура. Человек шел тяжелым размашистым шагом, он был в широкой, делавшей его квадратным куртке, а может быть, ватнике или тулупе — издалека не разобрать, в большой меховой шапке на голове, на ногах — в чем-то похожем на валенки или унты, явно какой-то мужик из местных.
— Давай-ка пойдем в дом, — поглядев, как приближается квадратная медвежья фигура, позвала Нелли.
— Давай, — тотчас согласилась Женя. Вид этого мужика на пустынной улице вызвал в ней те же чувства, что в Нелли.
Они торопливо дошли до калитки, заскочили в нее, заложили щеколду и, хотя уже были внутри, на участке, так же торопливо понеслись к крыльцу — словно их подгонял дувший в спину ветер. Им теперь хотелось скорее оказаться в доме, в его тепле, свете, в окружении своих . Там, среди своих , ничего не было страшно, было надежно, устойчиво, незыблемо; там только и была жизнь.