Дом Якобяна - читать онлайн книгу. Автор: Аля Аль-Асуани cтр.№ 46

— Конечно… Я прошу прощения за оскорбления, нанесенные моими сотрудниками. Но Вы знаете, что дело касается нравственности, дело сомнительное, а офицеры здесь — ревнители традиций. Все мы верующие, слава Богу…

Заки не произнес ни слова… Он продолжал курить и смотреть на офицера, а советник в это время перешел в наступление:

— Очень сомневаюсь, паша, что это дело не выйдет вам боком…

— Ваши желания для меня — закон, но, к сожалению, протокол уже зарегистрирован под входящим номером и мы не можем его отменить. Вы ведь, господин профессор, знаете процедуры. Мы можем отпустить его и девушку на ночь, но они должны явиться утром и предстать перед прокурором. Я поговорю с заместителем прокурора, и он, если позволит Аллах, замнет дело…

Заки и Бусейна подписали обязательство явиться к прокурору, и, когда они вышли из отделения, благодарный Заки пожал руку своему другу-советнику. Тот произнес:

— Заки-бей, мы братья, какие между нами могут быть благодарности… Кстати, заметно, что твоя сестра Даулят связана с офицерами, все они у нее в кармане… Начальник отделения мог бы порвать протокол на наших глазах, если б хотел…

Заки грустно улыбнулся, и советник сказал ему в утешение:

— Не переживай… Утром позвоню в управление, Бог поможет.

Заки поблагодарил его еще раз, и они вместе с Бусейной направились к дому Якобяна. Утренний свет только-только начал проникать на улицу Сулейман-паши, она была абсолютно пустой, если не считать городских дворников, которые лениво мели мостовую, и редких прохожих, зачем-то поднявшихся так рано, либо возвращающихся с затянувшейся вечеринки. Заки чувствовал крайнюю усталость, головокружение и тошноту, но он не волновался и не был сердит. Он только чувствовал, что желудок его побаливает, голова пуста, а мысли рассеянны. Через некоторое время Заки ощутил щемящую грусть, надвигающуюся на него, как грозовая туча. Он сто раз вспомнит ругань и оскорбления, брошенные в его адрес, но никогда не простит себе, что сломался и сдался им. Он будет сравнивать, чтобы сделать себе больнее, то уважение, которым он был окружен всю жизнь, и то унижение, с которым его вмиг растоптали. Они обращались с ним как с карманником или сутенером. И совсем уж разрывалось его сердце от того, что он не сопротивлялся бы, даже если его били… Почему он подчинился им и превратился в половую тряпку?! Куда исчезла его воля, как можно было так унизить собственное достоинство?! Надо было сопротивляться им до конца, и будь, что будет. Защитить если не самого себя, то хотя бы честь Бусейны, которую они уничтожили. Что теперь скажешь? Как он посмотрит ей в глаза, ведь он не смог ее уберечь, защитить хотя бы словом?! Он обернулся к ней: она молча шла рядом. Он услышал свой неожиданно хриплый голос:

— Давай позавтракаем в «Excelsior», ты, наверное, голодна.

Она не ответила ни слова, так же молча вошла за ним в большой ресторан напротив дома Якобяна. В тот ранний час там был только обслуживающий персонал, усердно драивший полы водой с мылом. Сидел один посетитель — в самом дальнем углу пил кофе и читал французскую газету пожилой иностранец… Они сели друг против друга за столик в углу у окна, сквозь которое был виден перекресток улиц Сулейман-паши и Адли. Заки попросил два стакана чая с пирожными. Между ними воцарилось тяжелое молчание, причиняющее боль. Заки отпил из стакана и начал говорить медленно, как бы нащупывая дорогу:

— Бусейна… Прошу тебя, не надо себя мучить… Человек за свою жизнь попадает в такие дурацкие ситуации, что, если зацикливаться на каждой из них, далеко не уедешь… Египетские полицейские как бешеные собаки, и, к сожалению, в чрезвычайных ситуациях у них широкие полномочия…

То, что он говорил, казалось ему незначительным и неуместным. Бусейна не поднимала глаз. Перед ней стоял стакан чая и лежало пирожное, к которому она не притронулась. Заки понял, как сильно она расстроена, и сказал:

— Я только хочу знать, где Даулят взяла ключ от офиса?! Она затеяла грязную игру, чтобы оформить надо мной опекунство, но она проиграет дело… Адвокат уверил меня, что она проиграет.

Он боролся с желанием выговориться, он просто хотел превратить мучительную ситуацию в слова… Перспективы, предположения — может, все это было хорошим способом уйти от того несчастья, что свалилось на них обоих…

— Адвокат объяснил мне, какие основания для оформления опеки считаются законными… Это — очень сложное дело, и суд не примет решение так легко. Даулят глупа, и ей кажется, что это просто…

…Его попытка провалилась, Бусейна продолжала молчать, она не произнесла ни слова, словно оглохла и онемела. Заки наклонился к ней через стол и только сейчас, при свете, заметил, какое бледное у нее лицо, как воспалены глаза, а на лице и шее то тут, то там виднеются царапины — следы сопротивления полицейским. Он сочувственно улыбнулся, заключил ее ладони в свои и прошептал:

— Бусейна, если ты меня любишь, забудь эту мерзкую историю.

Она не могла сопротивляться его ласкам. Так одного малейшего прикосновения достаточно надтреснутой, держащейся с трудом скале, чтобы рухнуть… Она заплакала и тихо сказала:

— Всю жизнь мне не везет… Во всем…

* * *

Таха встретился с Радвой в присутствии сестер. Она открыла лицо, и он долго с ней беседовал. Таха узнал, что она старше его на три года. Его восхитили ее глубокое знание религии и манера вести разговор спокойно и кротко. Она рассказала ему о себе, о своем бывшем муже Хасане Hyp ад-Дине и о том, как он погиб…

— В газетах писали, что он стрелял в офицеров и они были вынуждены его убить, — сказала она. — Но Аллах знает, что той ночью ни одна пуля не выстрелила из его оружия… В дверь постучали, и не успел он открыть, как они выпустили несколько автоматных очередей. Он и еще трое братьев сразу отдали Богу душу… Они намеренно их убили, ведь могли, если бы хотели, взять их живыми…

Лицо Тахи погрустнело, и он с обидой добавил:

— У них новые указания: уничтожить как можно больше исламистов… Они называют это политикой «удара в самое сердце»… Если бы эта безбожная система с такой же жестокостью обращалась с евреями, Иерусалим давно был бы освобожден…

Радва понурила голову, нависло тяжелое молчание. Потом она вновь заговорила, как будто ей не терпелось все откровенно рассказать о событиях своей жизни:

— После его мученической смерти моя родня задумала выдать меня замуж. И я узнала, что предполагаемый жених — богатый инженер. Но он не молился. Родня пыталась меня уговорить: якобы после свадьбы он будет все соблюдать, но я отказалась… Объяснила им, что тот, кто перестал молиться, — неверный, согласно шариату, и не может жениться на мусульманке. Однако они заставляли меня силой, и моя жизнь превратилась в ад. Беда в том, что мои родственники не соблюдают мусульманских обрядов. Они хорошие люди, но, к сожалению, пребывают в невежестве. Сама я побоялась впасть в безбожие. Хотела, чтобы мой сын Абдурахман вырос в Божьем повиновении. Поэтому я вышла на шейха Биляля и попросила его, чтобы он позволил мне жить в лагере…