Девушки со скромными средствами - читать онлайн книгу. Автор: Мюриэл Спарк cтр.№ 17

– Да восстанет Бог, и расточатся враги Его…

И сразу, без паузы, вступала Джоанна:

– …и да бегут от лица Его ненавидящие Его!

Отец продолжал:

– Как рассеивается дым, ты рассей их…

А Джоанна уже подхватывала:

– …как тает воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица Божия.

И так от псалма к псалму, от дня первого до дня тридцать первого, месяц за месяцем, утром и вечером, в мир и в войну; иногда отца сменял молодой викарий – сначала один, потом другой; и, хотя могло показаться, что слова их обращены к пустым скамьям приходской церкви, в истинной вере своей обращали они переложенные на английский мысли сладкопевца Израилева [24] к небесной пастве.

В своей комнате в Клубе принцессы Тэкской Джоанна зажгла газовую плитку, поставила на огонь чайник и сказала:

– Нет, Молитвенник – замечательная книга. В двадцать восьмом году подготовили новую редакцию, но парламент ее не утвердил. И правильно.

– А какое отношение к Молитвеннику имеет парламент?

– Как ни странно, это входит в их юрисдикцию.

– Все равно, я за развод, – сказала Нэнси.

– А какое отношение к разводу имеет Молитвенник?

– Ну, не знаю, все это как-то связано со спорами вокруг англиканской церкви…

Джоанна не спеша развела сухое молоко водой из-под крана и налила его в две чашки с чаем. Потом она подала одну чашку Нэнси и пододвинула к ней жестяную коробочку с сахарином. Нэнси взяла таблетку сахарина, бросила ее в чай и размешала. Недавно у нее завязался роман с женатым мужчиной, который поговаривал о разводе.

Джоанна сказала:

– Отцу пришлось купить новую мантию, чтобы надевать поверх сутаны, когда он отпевает на похоронах, – он всегда простужается на кладбище. Так что в этом году на лишние талоны рассчитывать не приходится,

Нэнси спросила:

– Твой отец носит мантию? Значит, он принадлежит к Высокой церкви [25] . Мой-то носит обычное пальто; но он, конечно, простой англиканский священник.

* * *

С начала июля на протяжении трех недель Николас настойчиво увивался вокруг Селины, но не забывал уделять внимание Джейн и другим знакомым из Клуба принцессы Тэкской.

Все, что он видел и слышал, переступая порог Клуба, каким-то странным образом само по себе складывалось в одно вполне определенное ощущение. Невольно вспоминались стихи:

Всю силу, юность, пыл неудержимый

Сплетем в один клубок нерасторжимый [26] .

Пожалуй, думал он, я бы не прочь научить этим стихам Джоанну, а еще лучше провести с ней пару практических занятий. И он наспех записывал эти мимолетные мысли на последних страницах своей рукописи.

Джейн рассказывала ему обо всем, что происходило в Клубе.

– Расскажи еще что-нибудь, – просил он.

И Джейн, повинуясь своему безошибочному чутью, рассказывала именно то, что соответствовало его идеальным представлениям о Клубе. Николас – и не без оснований – видел в этом заведении миниатюрную модель свободного общества, добровольного товарищества, в основе которого лежала объединяющая всех его членов благодатная бедность. Он подметил, что бедность обитательниц Клуба ни в коем случае не уменьшала их жизнелюбия, а скорее, наоборот, стимулировала его. В этом смысле, рассуждал он, между нуждой и бедностью – принципиальная разница.

* * *

– Полина, ты?

– Да-а?

– Это Джейн.

– Да-а?

– У меня есть для тебя новости… А что ты так странно говоришь?

– Я отдыхаю.

– Спишь, что ли?

– Нет, отдыхаю. Я только что от психиатра, он велел отдыхать после сеанса. Я должна полежать.

– Я думала, ты уже развязалась со своим психиатром. Что, тебе снова хуже?

– Это не тот, это новый. Его нашла мама. Он просто чудо.

– Понятно… Я только хотела сказать тебе одну вещь, ты в состоянии слушать? Помнишь Николаса Фаррингдона?

– Нет, а что? Кто это?

– Ну, Николас… помнишь, он был там, на крыше Клуба в последний вечер… Гаити, в хижине… в пальмовой роще, было воскресенье, и все ушли на базар… Эй, ты меня слышишь?..

* * *

В то лето сорок пятого Николас довольно быстро пошел дальше умозрительного любования Клубом принцессы Тэкской, в котором ему виделось воплощение этики и эстетики того времени, и вскоре уже спал с Селиной на крыше.

Холмы глядят на Марафон,

А Марафон – в туман морской,

И снится мне прекрасный сон –

Свобода Греции родной.

Могила персов! Здесь врагу

Я покориться не могу! [27]

Джоанне не хватает знания жизни, подумал Николас, стоя в один прекрасный вечер в вестибюле Клуба, хотя, с другой стороны, если бы она знала жизнь, она не смогла бы читать эти стихи с такой чувственной, матриархальной силой – в них слышался священный экстаз матери, кормящей грудью небесного младенца.

Яблоки осенью, на чердаке, складывают рядами… [28]

Стоя в ожидании, он еще долго слышал ее голос. Вестибюль был пуст. Все сидели по разным углам – одни в гостиной, другие в спальнях возле приемника, пытаясь поймать нужную волну. Внезапно где-то наверху один приемник взревел громче других, к нему присоединился второй, третий, и наконец образовался целый хор – и оправданием всему этому шуму и грохоту был голос Уинстона Черчилля. Джоанна замолчала. А приемники, подобно многоголосому синайскому пророку, закричали о том, какая печальная участь ожидает свободолюбивых граждан страны, если на предстоящих выборах они, паче чаяния, проголосуют за лейбористов. Неожиданно приемники начали вкрадчиво увещевать слушателей:

– Неужели мы позволим, чтобы скромные исполнители…

Тут приемники резко сменили тональность и взревели:

– …на наших глазах превратились…

И задумчиво, грустно добавили:

– …в правителей?…