Одинокий волк - читать онлайн книгу. Автор: Джоди Пиколт cтр.№ 79

Джо вскакивает с места.

Протестую!

Протест принят, — бормочет судья.

Адвокат подходит ближе и складывает руки на груди.

Ваш отец не оставил завещание, а это означает, что если он сегодня умрет, то вы станете наследником и получите половину принадлежащего ему имущества.

Это для меня новость.

Правда?

Поэтому с формальной точки зрения вы имеете материальную выгоду от смерти отца, — подчеркивает она.

Сомневаюсь, что от его имущества много останется, когда мы оплатим больничные счета.

Следовательно, вы хотите сказать, что чем быстрее он умрет, тем больше денег останется?

Я не это хотел сказать. Еще две секунды назад я не знал, что могу получить наследство...

Верно. В конце концов, для вас отец уже несколько лет был мертв. В таком случае, почему бы не придать этому законную силу?

Джо предупреждал, что Циркония Нотч попытается вывести меня из себя и представить человеком, способным на убийство. Я делаю глубокий вдох, пытаясь сдержаться, чтобы кровь не бросилась мне в голову.

Вы ничего не знаете о наших с отцом отношениях.

Наоборот, Эдвард. Мне известно, что вами руководят злость и чувство обиды...

Нет.

Мне известно, что вы злитесь, что вас вычеркнули из страховки. Я знаю, что вы злитесь на отца за то, что он не бросился на поиски, когда вы сбежали. Злитесь потому, что у сестры с отцом сложились отношения, о каких вы втайне продолжаете мечтать...

На моей шее бьется жилка.

Вы ошибаетесь.

Признайтесь: вы делаете это не из любви, Эдвард. Вы поступаете так из ненависти.

Я качаю головой.

Вы ненавидите отца за то, что он отвернулся от вас, когда вы признались ему, что вы гей. Ваша ненависть настолько сильна, что вы разрушили свою семью...

Он первым это сделал, — не могу сдержаться я. — Хорошо. Я на самом деле ненавидел своего отца. Но я никогда не говорил ему, что я гей. Не представилось возможности. — Я обвожу глазами собравшихся в зале и вижу одно застывшее лицо. — Потому что в тот вечер я, когда зашел в вагончик, поймал отца на том, что он изменяет маме.

Во время перерыва Джо уединяется со мной в конференц-зале. Он уходит, чтобы принести мне стакан воды, который я не смогу удержать, потому что сильно дрожат руки. Такого я уж точно не хотел.

Открывается дверь, и, к моему удивлению, вместо Джо входит мама. Она садится напротив меня.

Эдвард... — говорит она, и это единственное слово становится для меня холстом, на котором я изобразил недостающие фрагменты.

Она выглядит потрясенной. Наверное, так происходит, когда узнаешь, что все, что ты себе напридумывал за эти годы, — неправда. И хотя бы из-за этого я должен ей все объяснить.

Я поехал в Редмонд, чтобы во всем признаться, но когда я постучал, он не открыл. Дверь была не заперта, и я вошел. Горел свет, играло радио. В гостиной папы не было, и я направился в спальню.

Даже спустя шесть лет все как наяву: серебристые, переплетенные руки и ноги, разбросанная одежда на полу... Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что же на самом деле я вижу.

Он трахал эту чертову студентку-интерна, которую звали Спэрроу или Рэн, да неважно! Девчонку, которая, черт побери, на два года младше меня. — Я смотрю на маму. — Я не мог тебе сказать. Поэтому когда ты решила, что я вернулся домой расстроенный из-за того, что у нас с отцом состоялся неприятный разговор, я просто решил не разубеждать тебя.

Она скрещивает руки, продолжая молчать.

Он должен нам те два года, что его не было с нами, — продолжаю я. — Он должен был вернуться домой и стать настоящим отцом. Мужем. А вместо этого он вернулся и стал думать и поступать, как один из этих безмозглых волков, с которыми он жил. Он был альфа-самцом, а мы его стаей. У волка семья всегда на первом месте — сколько раз он нам это говорил? Но все это время он нас обманывал. Ему насрать на семью. Он трахался с кем попало у тебя за спиной, плевал на собственных детей. Он не волк. Он — лицемер.

Кажется, что лицо моей матери остекленело. Как будто если она повернет голову даже на миллиметр, оно рассыплется на куски.

Тогда почему ты уехал?

Он умолял меня ничего тебе не говорить. Сказал, что это случилось только один раз, уверял, что это ошибка. — Я опускаю глаза. — Я не хотел, чтобы вы с Карой страдали. В конце концов, ты ждала его два года, как Пенелопа Одиссея. А Кара. .. Что ж, для нее он всегда был героем, и я не хотел быть тем, кто сорвет с нее розовые очки. Но я знал, что не смогу его обманывать. Когда-нибудь я сорвусь, и это разобьет нашу семью. — Я закрываю лицо руками. — Поэтому, чтобы не рисковать, я уехал.

Я знала, — бормочет мама.

Я замираю.

Что?

Я не знала, кто именно из девушек, но догадывалась. — Она сжимает мою руку. — После возвращения твоего отца из Канады наши отношения ухудшились. Он переехал, стал ночевать в вагончике или со своими волками. А потом начал нанимать этих молодых студенток-зоологов, которые взирали на него, как на Иисуса Христа. Твой отец... он никогда ничего не говорил — да и к чему здесь слова? Через какое-то время эти девушки отводили глаза, когда я случайно заглядывала в Редмонд. Как-то я сидела в вагончике, ждала Люка и нашла вторую зубную щетку. И розовую футболку. — Мама поднимает на меня глаза. — Если бы я знала, что ты сбежал из-за этого, я бы приехала за тобой в Таиланд, — признается она. — Я должна была тебя защищать, Эдвард. А не наоборот. Мне очень жаль, сынок.

Раздается негромкий стук в дверь, и входит Джо. Мама видит своего мужа и бросается к нему в объятия.

Все хорошо, милая, — успокаивает он, гладя ее по спине, по голове.

Это не имеет значения, — говорит она ему в плечо. — Это случилось сто лет назад.

Она не плачет, но мне кажется, что это всего лишь вопрос времени. Шрамы — карта сокровищ боли, которую прячешь глубоко внутри, чтобы никогда не забывать.

У моей мамы с Джо свой язык влюбленных, свои жесты, которые зарождаются, когда вы с кем-то сближаетесь настолько, что говорите на одном языке. Неужели и у мамы с папой был свой язык? Или мама всю жизнь пыталась разгадать папин?

Он тебя никогда не заслуживал, — говорю я маме. — Не заслуживал ни нас, ни тебя.

Она поворачивается ко мне, продолжая держать Джо за руку.

Эдвард, ты хочешь, чтобы он умер, — спрашивает она, — или хочешь его крови?

Я понимаю, что это не одно и то же. Я убеждаю себя, что приехал сюда, чтобы развенчать теорию блудного сына; я могу кричать до посинения, что хочу исполнить волю отца. Но лошадь не станет уткой — перьями не покроется, клюв не отрастит. Можешь убеждать себя, что твоя семья — воплощение счастья, но это только потому, что на фотографиях одиночество и неудовлетворенность не всегда видны.