Ресторан "Березка" - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Попов cтр.№ 92

Но тяжел груз прошлого, и трудно сразу же отряхнуть прах с ног. Голова может закружиться, и будет тошнить, если быстрее, чем положено, окажешься в лазури, ибо слаб вестибулярный аппарат человеческий! Вот почему я буду спокойно продолжать свой труд, согласно первоначальным «задумкам» (нравится тебе это слово, Ферфичкин?), буду и дальше сам себя перебивать, потому что мясо наращиваю, плоть креплю, глину таскаю, а кто будет из этой глины лепить – не знаю. Может – я, может – нет. И вообще – не гордыня ли все то, что я делаю?

Может, и гордыня, но прежде чем перейти к дальнейшему стройному и строгому изложению, дозволь, Ферфичкин, напоследок побаловаться дрянной ернической мыслишкой паскудненькой о том, что я, тварь дрожащая, может, право имею писать плохо и кое-как, как В.Катаевский мовист. ведь дених за песанину не плотют и даже, наоборот, обижают, как нигилисты юродивого, а читать-то ведь вам миня охота, охота... Ведь ты же дочитал, Ферфичкин, до этого места, значит, и другой бы дочитал. Так зачем я, спрашивается, буду стараться, словечко я на кой черт буду точное да звонкое, гори оно огнем, искать? Как Флобер, Стерн? Бабель, Зощенко, Набоков и далее вплоть до упомянутого В.Катаева?.. Ведь я, граждане, прошел длинный творческий путь. Я сначала мальчонкой был, хозяину за пивом бегал, потом стал подмастерьем: натаскивали, не платили, в зубы давали, но не было претензий, хорошее обучение того стоит. Но уж когда выучился, когда собственное дело завел, уж теперь-то зачем меня тыркать, мучить, тараканить, держать на голодном пайке и давать поджопника? И ведь не только не плотют, а еще и фукают, бессовестные! Будто не понимают, что сгноенное, хоть и в родной почве, – прах, тлен, труха, а сохраненное – это зерно, оно росток даст, оно напитает, все сыты будем, в чистых рубашках все будем ходить, умытые, веселые... И не надо на меня фукать! Нехорошо это! Как мне все-таки прикажете жить, если я пока еще живой? Может, прикажете стать халтурщиком и начать писать окончательно плохо, если нельзя писать хорошо? Как думаете? Думаете, глупости говорю? Нет, не глупости. Ведь сейчас, когда началась новая неуемная жизнь, всякий работник нужен, как всякое лыко в строку. И давайте жить, хватит умирать, работу давайте, чтобы приложить руки, ум и сердце. Одними лозунгами дела с места не двинешь, как справедливо сказали с высокой трибуны. Я должен, смело засучив рукава, выполнить к 1 января 1983 года свой план на 101% и взобраться на небольшую гору, откуда, возможно, мне откроются иные горизонты. Я отказываюсь писать плохо, и пусть это будет моим маленьким вкладом в общее дело. Короче, цели ясны, задачи определены, за работу, Ферфичкин!.. Хотя и тут сомнение – а что, если все у меня внезапно рассыплется, и я останусь, как дурак, на жестких бобах посреди лопнувших обломков?

ПРОДОЛЖЕНИЕ ОПИСАНИЯ

исторических событий, случившихся в Москве около месяца назад и нашедших отклик во всем мире (теперь уже больше месяца назад, так как 19 декабря, в день рождения того, кто был, исполнилось ровно сорок православных дней с момента его смерти).

Скорбь. Все. Всенародная. Взбудоражены. Только и разговоров. Раз. Все. Всколыхнулись. Печаль. Страх. Любопытство. Жажда.

Но

СМЕРТИЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ

Соответствует ли? Не кощунствую ль? По малому объему теологических познаний прости, Господи, ежели что не так говорю, и все остальные простите, кто сочтет, что я не прав, ибо искренен. Тем более что по всем православным церквам в день смерти того, кто был, служили за упокой, и на сороковины тоже. «Краснознаменная ордена Трудового Красного Знамени русская православная церковь», – как заметил Д.А.Пригов. По всем православным... А в мечетях? Костелах? Кирхах? Синагогах? Разрешенных молельных домах христиан-баптистов? Справиться или оставить вопрос открытым? Мечети, костелы, кирхи, синагоги, разрешенные молельные дома христиан-баптистов – сколько всего, оказывается, еще много? И какой все-таки еще существует зазор. Маленький оркестрик. И звучит, вновь звучит скорбная музыка. Вивальди. Моцарт. Бах И.-С. Красное знамя с черной траурной отметиной. Бородинский мост – внизу серая вода Москвы-реки. Бородино, Смоленск, Березина – ампирное отступление. Русские в Европе. Первые либералы. Зарождение декабризма. Бородино – Нерчинск. История. Так слушайте эту музыку, музыку Истории!

Перейдя Бородинский мост, имея впереди «высотку» МИДа и древний Арбат, я зашел в «Булочную», что напротив магазина «Орбита», рядом с одним из двух симметрично расположенных корпусов валютной гостиницы «Белград», в которой по вечерам льются рекой виски и джин, а также шипит тоник вкупе с шампанским. Зашел по просьбе литбрата Е., чтобы купить немного хлебца, беленького и черненького.

И вот я уже стою у парадного подъезда того кооперативного дома, где он живет. И вот я уже в этот дом зашел.

Мы обнялись. Литбрат с женой и ребенком собрались ехать на дачу, которую сняли прошлым летом в лесу, в хорошем поселке неподалеку от Москвы. Сын литбрата, маленький Олеш, страшно стрелял из пугача, пахнущего пистонами. Дал и мне пострелять, я люблю. Пили чай с очень вкусным вареньем, по-моему, кизиловым. Говорили все о том же. В наших речах наличествовало множество добрых слов и множество добрых пожеланий, напутствий. Литбрат склонялся к тому, что... Я тоже склонялся к тому же. Пошел дождь. Шел ли дождь, я точно не помню. Но то, что солнца не было, могу утверждать твердо, потому что было пасмурно. Ветер поздней осени стучал в окно, и голые осклизлые сучья мотались, траурные. Черная птица покружилась и пролетела. Пролетит и покружится еще. На экране телевизора. Потом. Тогда, когда... Худо осенью! Не замечаешь, что летние силы уходят, как вода в песок, отчего к Новому году обязательно заболеешь гриппом. А тогда что тебе елка, что тебе свечи, пирог, веселые рылы в масках, если ты сморкаешься в платок и кашляешь, как в больнице. Нет, берегись, товарищ, заранее! Кутай горло шарфом, остерегайся вдыхать бациллярный воздух, и тогда тебе в Новом году станет значительно легче жить... Литбрат смотрел на меня «острым глазком»...

Литбрат уехал вместе со всей своей семьей. Я стоял, глядя, как таинственно мигает левый сигнал поворота, и мне отчего-то стало совсем печально. Я поежился, поднял воротник пальто и зашагал по Арбату к поэту А., ибо мне в тот день нужно было видеть и знать все.

Ну, конечно, тут же и вино, как в такой день без вина? Красное дешевое вино, чуть подорожавшее не то в 1980-м, не то в 1981 году. Хорошо, когда много бутылок. Льешь в стакан – искрится... (Спокойно, никакой напряженки, это простое лирическое отступление.) Говорили, конечно же, о том, что... (Нет, хорошо все-таки вино пить!) Говорили, конечно же, о том, что вот... (Вино – это хорошо!) Говорили, конечно же, о том, что вот, значит... «Пьем вино», – сказал художник М. «А что?» – спросил я. «Да», – сказала поэт. – «Так что вот, значит, это...» – сказал я. «Да, да», – согласилась поэт. «Говорят многое», – добавил я.

ПОЭТА. (воодушевившись). А вот взял бы он, позвонил нам и сказал: «Я слышал, вы умные люди, и хотел бы к вам подъехать, прежде чем решать что-либо». Мы бы ему в ответ: «Пожалуйста, приезжайте. У нас есть вино, чистый стакан, тарелка, нож, вилка, место». Он бы приехал, он бы выпил, закусил, и мы бы с ним вели светскую беседу. А потом бы он отставил тарелку и отказался пить дальше, сославшись на дела, ну а мы бы пили. Тогда он наконец спросил бы: ну и как, по вашему мнению? А мы бы ответили твердо и продуманно – во-первых, во-вторых, в-третьих, в-четвертых. Вот так-то и так-то... И тогда в новом году, весной, – когда раньше ломался лед на реках, а теперь не ломается, поскольку реки не замерзают, тогда, весной – триумфатором по Земному Шару. Любой простой фермер снимет соломенную шляпу, миллионер вынет сигару изо рта, протягивая руку для рукопожатия. Силы зла будут посрамлены, установится прочная, надежная, стойкая жизнь во всем мире. И благоденствие...