Ногти - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Елизаров cтр.№ 59

— Если меня завтра арестуют, ты хоть ждать будешь?

Она, лукаво:

— Нет, не буду, — головой качает. Увидела, что я осунулся, прямо почернел — бросилась на шею, зацеловала. — Дурачок, за тобой пойду, как жена декабриста!

Впрочем, я и не сомневался. Все-таки моя правая рука.

Судья Антонина Васильевна Баранцева нестерпимо пахла испражненьями. Это началось с самого детства. Не помогали ни травы, ни дезодоранты. «Тонны мыла извожу», — плакалась она еще в юности дерматологу. От ущербности в ней обострилось чувство справедливости. Она болезненно ощущала себя в жизни и в младших классах писала стихи про одиночество.

Школу она закончила с отличием только потому, что с ней никто не хотел связываться. Если Баранцевой ставили тройку, она шла к учителю исправлять оценку, и учитель, только чтобы не находиться рядом с Баранцевой, исправлял тройку на пятерку.

Одноклассница Антонины Васильевны, известная балерина Марианна Ведирко, сбежавшая из страны во время гастролей Большого театра, в интервью «Таймс» сказала, что советское детство ассоциируется у нее с прорвавшейся канализацией. Кстати, это заявление здорово сыграло на руку недоброжелателям Ведирко. В прессе появился оскорбительный фельетон «Чем пахнут советские попрыгуньи».

Словом, Антонина Васильевна Баранцева благоухала даже на таком астральном уровне.

Окончив школу, Антонина Васильевна поступила в юридический институт. Она не прошла по конкурсу, но обжаловала решение приемной комиссии у ректора, обещая дойти до министра. Ректор чуть не задохнулся и только прокричал: «Принята!»

Баранцева стала судьей. Она жила одинокая и к сорока годам полностью очерствела. Попасть к ней в лапы считалось большим несчастьем. Она слыла неумолимой. Если по вверенному ей делу проходил мужчина, она относилась к нему заведомо предвзято, как женщина, на которую он не польстится. Приговоры Баранцевой отличались суровостью, на ее счету было несколько высших мер. Осужденные Баранцевой подавали апелляции, но та отстаивала свое решение в высших инстанциях, и с ней никто не мог спорить. Легче было расстрелять провинившегося. Люди, находившиеся поблизости от Антонины Васильевны, вообще начинали молоть Бог знает что, лишь бы все побыстрее закончилось. Ходили слухи, мать какого-то осужденного лично пришла к Баранцевой в кабинет и так надышалась, что сказала сыну: «Сам виноват, а у меня здоровье тоже не железное».

Чтобы пробудить в Баранцевой женщину, ей подыскали ассенизатора с ослабленной функцией обоняния. Он не продержался с ней и недели, сбежал со словами: «Раньше я был на работе — как дома, а теперь дома — как на работе».

С тех пор Баранцева к сердцу никого не подпускала. С годами в ней открылась тайная садистская склонность. Она специально подыскивала для себя процессы с возможным смертельным приговором.

Как-то ей попалось на глаза дело об изнасиловании и убийстве, по которому проходил некий Попонов Анатолий Дмитриевич, сорока трех лет. Это был человек несчастливой судьбы, инвалид, бухгалтер. Анатолий Дмитриевич обладал удивительной особенностью всех раздражать, доводить до исступления одним своим присутствием. Попонова ненавидели без объективных причин. На работе лишали премий, придирались, грозили увольнением, в транспорте толкали, никогда не уступали места, невзирая на его ногу в раздутом ортопедическом ботинке, оскорбляли в очередях, а продавщицы даже специально прятали товар под прилавок, лишь бы не продавать Попонову. Вдобавок соседи по коммуналке решили Попонова извести.

Семейство Тупцовых: папа Виктор, мама Женя, теща Вероника Петровна, парализованный тесть Василий Леонтьевич и четверо детей — занимало три комнаты в квартире. В четвертой, на их взгляд лучшей, проживал незадачливый Попонов. Внешне сохраняя приличия, Тупцовы начали кампанию по отселению Попонова живым или мертвым.

— У меня уже все схвачено и в исполкоме, и в жэке, — говорил шепотом на семейном совете папа Виктор.

— Повод нужен, повод, — вздыхал парализованный Василий Леонтьевич.

— Хоть бы курил или выпивал, как нормальные люди, холера его возьми, — ругалась Вероника Петровна, — уцепиться не за что.

Мама Женя только молчаливо кивала, потому что была глуповата и привыкла полагаться на старших.

Тупцовы пытались инсценировать пожар, произошедший якобы по вине Попонова. Папа Виктор для достоверности даже поджег тестя, но потом, по общим просьбам, затушил. Мама Женя и Вероника Петровна выливали на пол по двадцать ведер воды, а когда прибегали нижние соседи, Вероника Петровна ехидно говорила: «Кланяйтесь Анатолию Дмитриевичу».

Чтобы отселить Попонова как алкоголика, папа Виктор пытался под видом дружбы споить его, правда, чуть сам не запил. Все ухищрения Тупцовых благополучно сходили Попонову с рук.

Наконец судьба подстерегла Попонова. Однажды он постучался к Тупцовым забрать долг в восемь рублей. Мама Женя в это время переодевалась, а присутствующая при этом Вероника Петровна сказала: «Войдите».

Попонов вошел, и мама Женя, по школьной привычке, закричала криком голой женщины. Точно молния сверкнула в мозгу Вероники Петровны. Такого случая могло больше не повториться. Она визгнула: «Насилуют!» — и полезла на подоконник.

Парализованный тесть в соседней комнате телепатически воспринял происходящее и хрипло заорал в пространство короткими гласными буквами, как будто ему в живот тыкали ножом. Попонов кинулся прочь, на лестничную клетку, за ним, улюлюкая, бежал папа Виктор.

«Уйдет!» — пронеслось в голове Вероники Петровны, и она решилась. Крикнув напоследок: «Насилуют!» — Вероника Петровна выбросилась из окна. Ненависть к Попонову была в ней сильнее жизни. В полете она успела подумать: «Витька, конечно, сволочь, но лишь бы Женечке с детишками просторно было…», — и треснулась об землю. Она падала с пятого этажа и умерла не сразу.

К ней подбежал участковый, который тоже не любил Попонова, и спросил: «Попонов?» — имея в виду, кто виноват. Вероника Петровна согласно кивнула и умерла.

Разумеется, непредвзятого наблюдателя смутило бы поведение папы Виктора, прыгавшего вокруг мертвого тела: «Вот так теща, ай да теща!»

Анатолия Дмитриевича Попонова арестовали. Расследование шло как по маслу. К показаниям Тупцовых сначала прислушивались, потом перестали.

Папа Виктор говорил агрессивные глупости и грозил в случае мягкого приговора самолично расправиться с Попоновым. Парализованный Василий Леонтьевич, чтобы не сказать лишнего, только плакал, тыча пальцем в Попонова. Мама Женя чуть не завалила все дело реальным пересказом, перепугалась и, чтобы ее больше не спрашивали, искусственно вызвала рвоту.

На Попонове поставили крест. Никто не сомневался в летальном исходе. Адвокат ему попался добрый, и поборолся бы он за Попонова, если бы судьей была не вонючая Баранцева.

Сам Попонов на вопросы отвечал тихо, заикаясь. Он производил такое неблагоприятное впечатление, что все отвернулись от него.