Гефсиманское время - читать онлайн книгу. Автор: Олег Павлов cтр.№ 10

Готовность к жертве изначальна как порыв христианский – постоять за свою веру, не дать осквернить святыню своей веры. Русские в средневековье своем – это богоносцы. Крестовым тевтонским походам или варварским нашествиям на Русь русский отвечал святой войной: святой – значит с мукой за веру, с подвигом за веру, без раздумий, спасешься или нет. Из этой голубки русской жертвенности, ставя нацию под ружье, уже российская империя выковала своего орла. Русские любили и любят родину жертвенно, готовые гибнуть под ее стягами даже на стенах Измаила да тонуть в греческих морях. Но уже не сам русский человек свято приносил свою жизнь в жертву во имя веры да отечества – а ею, жизнью его, стали распоряжаться как медной копейкой, приносили в жертву каким хочешь замыслам своим, даже прихотям: дающий был превращен в обязанного, а жертва человеческая – в дань.

Безраздумье русского человека позволило этому случиться. И после именно своим умом и не позволяли ему жить. Все за него решали, а чуть какое своеволие – кнутом, батогом, шпицрутеном… А кто живет не своим умом, не своей волей – тот ведь и не живет, а служит. А где служат – там и прислуживают… А где приказывают – там и помыкают, угнетают… Два рода человеческих, ненавистных друг дружке, у русских выпестовалось: Высший Чин да Низший Чин. И у низших и у высших один закоренелый навык – наказать. Начальник найдет виноватого и накажет, конечно, средь низших, поборов не постыдится, наживаться будет на их-то горбу. А низшие тоже найдут виноватого и будут жаждать наказать, конечно, его, паскуду Начальника, – «партию начальства», «администрацию», «правительство», «кто поднаторел в упражнениях с народом», «законодателей и надзирателей», «директорский корпус» – нажитое им, паскудой Начальником, считая по-справедливости, если не своим, то общим, то есть «украденным у народа»; а поборам начальским найдя противоядие в кражах – свое же, кровное, надо забрать назад, пусть хоть и украсть. Одни – «казнокрады», «дармоеды»… Другие – «тунеядцы», «несуны»… Один ли народ – как враги?! Но не враги, нет уж, Высший Чин и Низший Чин – суть ведь один и тот же русский человек!

И все века Низший Чин подковыривал Высшего Чина письмецом…

«Ком. номенклатура делает все, чтобы реставрировать старые порядки с помощью рабочих и служащих, попадающих под сокращение или по 3–5 месяцев не получающих зарплату. Все негативные явления в области, да и в стране печатью и радио объясняются тем, что у власти Президент – пьяница беспробудный. Дума и Совет Федерации все просчеты в политике и экономике валят на одного человека?! А здесь мы видим, что Указы Президента саботируются или игнорируются. Просто абсурд какой-то! При этом наши начальники за счет государства строят себе 2 – 3-этажные особняки со всеми коммунальными удобствами, включая асфальтовое покрытие к дому-дворцу, приобретают импортные автомобили, ездят на курорты в кап. страны и т. д. К примеру, глава администрации Надолин М. Т. и его родственник глава Задонской районной администрации построили особняки-дворцы в селе Рогожино Задонского района. Другие их приближенные построили такие же (почти) дачи в пригородах Липецка, Грязи, Ельца, Чаплина… С уважением. Иван Секирин».

Донос? В наше время доносы превращаются в такие вот крики души, так как донести некуда – и словно потому и вопит человек. Ему тоже больно. Вот читаешь и думаешь, а что если сие письмецо писано было б в другом веке. Ну, при тишайшем царе Алексее Михайловиче холопу Секирину, прознавши о письмеце, воевода Надолин мигом бы голову срубил. А письмецо бы сие затолкал отрубленной голове в глотку и выставил бы на обозрение всему народу, которым правил в Липецке согласно царской грамоте.

Будь донесение это от фискала Секирина тайной почтой отослано из Липецка к царю Петру Великому с сообщением, что боярин Надолин ворует из государевой казны, хоромы себе да родне своей царские возводит – висеть боярину на виселице, да и родне всей тоже висеть… В другое время, наверное б, городничий Надолин рад был откупиться от приехавшего по письму ревизора из Петербурга, да и таких писем бы понадобилась, чтоб разбудить чиновников в Петербурге, добрая тыща. Потом бы произвел городничий свое тайное следствие по факту письма – и того б мещанина или купца Секирина, бедолагу, что нажаловался, сжил бы со свету.

На заре советской власти товарищ Иван Секирин въехал бы во дворец липецкого градоначальника с мандатом комиссара (если до того, годиком раньше, в пору бесшабашных уличных волнений, не подпалил бы сдуру дворец). При Сталине – сидеть секретарю липецкого горкома партии товарищу Надолину в лагерях. И без дворцов, здесь Ивану Секирину можно было черкнуть просто – «враг народа», а пунктир от Липецка до Чаплина сделался бы отрезком подземного туннеля, какой враг народа Надолин замышлял прорыть вплоть до Англии как «английско-немецко-французский» шпион. Но посадили бы в конце концов за что-нибудь и правдолюбца Секирина, раз мозолил органам глаза. При Хрущеве отсидевший Секирин писал бы письма с просьбой о реабилитации, ну, а если все же минула чаша сия, то боялся бы даже рапортовать – непонятно, что за власть установилась, кому в руки попадет. Да и Надолин бы, воскреснувший, руководил пока что районом тише травы ниже воды, внюхиваясь в новую линию партии. В годы застоя Иван Секирин жаловался бы в газеты на всякую несправедливость, и газеты самые центральные уважительно отвечали б трудящемуся на его запрос, жалобу или письмо, расписываясь в исполнении – что переправлено оно туда и туда, уважаемый товарищ Секирин и меры будут надлежащим образом приняты. Надолин был бы не злейшим из врагов, ну как чурбан разве что, надоевший тем, что стоит и стоит на одном месте. А про госдачи, домики там охотничьи никто бы в Липецке сроду не слыхивал. Это в эпоху гласности Секирин бы митинговал, свергая коммунистов и партноменклатуру – и дух бы перевести, а не то что писать, нету никакого времени на письма. Бывший же партсекретарь Надолин прятался бы от народа как мог – и о будущем дворце, выставленном напоказ, могло подуматься ему только в самом страшном сне. Ну а теперь что же… Некуда Ивану Секирину писать, кроме как к Господу Богу, да Надолин в Бога не верует и в этой жизни навряд ли Бог его осудит за казнокрадство.

Ивану Секирину писать – копейку от себя отрывать. Однажды подумает – плюнет в бумагу, да помявши на ладошке гроши, выйдет из дому, поплетется глядя или не глядя потупленно на ломящиеся от изобилия витрины супермаркетов. Купит, в каком магазине подешевле, буханку хлеба: она нынче столько ж стоит, что и почтовый конверт. Пожует корку. А завтра против Ельцина пойдет митинговать, требовать надрывно отставки проклятущего президента – и будет голосовать твердо за Надолина, забывши про его дворцы, потому что только бывший и нынешний коммунист Надолин пообещает жителям своего района-страны возвращения обратно справедливости в качестве рабоче-крестьянской власти и что цены на хлеб не даст повысить. Что станет с Надолиным да с Иваном Секириным уже в новом веке? Вот бы что узнать… Друг без друга они не могут, смежаются их стежки в одну – это уж точно.

Сегодня Низший Чин взывает к крепкой руке, а вчера от этой же руки отбрыкивался, митинговал против шестой статьи в конституции о монополии на власть одной партии – рушили дружно и воодушевленно тот самый порядок . Парадоксально не то, что у нас тоскуют по былому порядку, сначала его разрушивши. Все же что руководило людьми, когда митинговали – стремление к порядку, только более справедливому, или же просто анархические настроения, желание придраться к порядку, лицезреть униженной да напуганной власть, сильных мира сего? Последними событиями запуганный до того народ, кажется, изловчился запугать саму власть. У нас страна уже пуганной номенклатуры, да еще как пуганной – до смерти. Потому мы не видим волевых решений, а сами дошли до неуважения к власти такого, что всякое хоть мало-мальски волевое решение властей скукоживается как на морозе – и растаивает хлипко, осмеянное, будто и не решить что-то хотели, а напрудили лужу.