С птицей на голове - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Петкевич cтр.№ 97

Красавица жила одна в большом доме, и Филарет после свадьбы переехал к ней с немецкой обстановкой и с переполненной от счастья душой. Но жена выпала ему неудачная — в том смысле, что не могла родить, а Филарет очень хотел детей, и — после того, как убедился в неспособности супруги стать матерью, ходил потерянный. В результате он нашел другую женщину, но жена узнала, и стала устраивать скандалы, и подала заявление в товарищеский суд — на складе, на котором работал бедняга. Если раньше Филарет постоянно улыбался и шутил, пребывая, как правило, в превосходном настроении, то постепенно жизнь для него начинала утрачивать свои разнообразные прелести, и он только по привычке веселился и старался казаться прежним. Вскоре все чувства Филарета к жене безвозвратно исчезли. Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы супруга его в свое время не заняла дом, в котором ранее проживали убитые немцами евреи. И когда Филарет и красивая его «пустая» жена копали однажды во дворе ямку для столбика, то нашли горшок, полный золота. И это золото не позволило Филарету окончательно расстаться со сделавшейся ему ненавистной женщиной, потому что они не захотели делить золото: каждому из них представлялось, что именно он нашел клад. От такой неразрешимой ситуации Филарет принялся сильно пить и вино и водку уже не покупал бутылками, а привозил ящиками в бывший еврейский дом… И вот когда на старости лет Марфа Ивановна и Митрофан Афанасьевич остались одни с последним сыночком Ваней, Филарет особенно полюбил маленького брата, будто своего желанного ребенка.

А между тем благосостояние семьи Гробовых в Октябре не было таким, как ранее: американская страховка за сгинувшего Якова, когда началась война, перестала приходить; после победы Митрофан Афанасьевич написал в Москву о страховке, но никакого ответа не последовало, и странные предчувствия начинали отягощать старика и в конце концов поглотили его рассудок. С возрастом у Митрофана Афанасьевича стали проявляться ужасные черты его дремучих предков из Гробова, у которых из рода в род повторялись случаи, когда умирающим близким жалели еды, считая: раз те все равно умрут, так их и не следует кормить. Но в те времена предков Митрофана Афанасьевича угнетала жестокая бедность, его же самого — наследственная привычка. К этому часу здоровье Марфы Ивановны становилось неважным. Больные ноги ее давали о себе знать все сильнее, она с трудом передвигалась, и множество прочих тяжелых недугов свалилось на многопретерпевшую мать. Митрофан же Афанасьевич принялся укрывать от больной жены продукты на замки, хотя и так все в доме по давнишнему обычаю запиралось от сыновей, из которых сейчас с родителями пребывал только Ваня. Жившему отдельно Филарету приходилось каждый день навещать больную мать и кормить ее. Если же после посещения сыном матери оставались какие-нибудь продукты, Митрофан Афанасьевич забирал их и прятал под замок, и даже если Филарет уходил во время обеда, то старик не давал жене дожевать и вытаскивал куски из ее рта. Филарету поэтому приходилось сидеть при матери, покуда она все не съест; а на самого маленького сына Митрофан Афанасьевич внимания не обращал.

Наконец пришел день, когда Марфа Ивановна сама не захотела кушать, тогда Митрофан Афанасьевич схватился за голову, и вспомнил, как он в детстве любил избранницу свою, и стал засовывать жене в рот куски — те же самые, которые раньше вытаскивал.

Ваню после случившегося старший брат привел к себе в еврейский особняк, подумал и подарил мальчику двадцатипятирублевую бумажку — из тех, что лежали в платяном шкафу навалом, причем их было столько, что если шкаф открывался, то купюры вываливались, и устроил для любимого мальчика роскошный обед. В этом мрачном жилище оказалась такая же старинная немецкая мебель — как и в отеческом, и — такие же часы с боем, и — картины с русалками в позолоченных рамах; только рояль, в единственном числе доставленный Филаретом из Германии, давал Ване знать, что он не дома. Правда, давно никто не забавлялся на этом рояле, который, кажется, служил для старшего брата наподобие дорогой игрушки, сохранившейся с детства, напоминая приезд в Октябрь из Гробова. Но самое необыкновенное, чего мальчик не видел нигде, поразило его зеркалами на потолках. Изумленный Ваня, подняв голову, сидя за столом, рассматривал в зеркалах перевернутые мебель, рояль, русалок на стенах и разнообразнейшие блюда, которые постылая жена Филарета расставляла перед мальчиком. Ваня ел и с поднятой головой, с кушаньем во рту, задумывался, забывая жевать; а Филарет в конце концов напился и вдруг стал душить руками фужеры. Кровь разлилась по скатерти. Жена подбежала к Филарету и потребовала, чтобы он заплатил ей за фужеры, а тот только зубами скрежетал, так как почти все в доме было куплено на его ворованные деньги. В этот самый впечатляющий момент скандала на улице затормозила грузовая машина, из которой выпрыгнул человек с бледным как мел лицом, вбежал в дом и осторожно проговорил братьям, что их мама умирает. (Когда Митрофан Афанасьевич, оставшийся у постели жены, ужаснулся, что Марфа Ивановна кончается, он очень испугался и выбежал на улицу, где бросился к первой попавшейся машине и попросил шофера, чтобы тот позвал Филарета, которого знали все в городе.) Ваня не смог дальше кушать и выбросил еду изо рта. Филарет тотчас поспешил к умирающей матери, а мальчик остался с его постылой женой, и провел неотлучно с ней несколько дней, и спал с ней в одной постели, обнимая ее, покуда наконец в день похорон не появился Митрофан Афанасьевич и не взял сыночка с собой.

Пока они шагали по Октябрю, мальчик вспомнил про червей отца и уже во дворе ни в какую не захотел войти в дом и убежал в сад. Но когда настало время прощаться с матерью, Митрофан Афанасьевич нашел Ваню, и насильно взял за руку, и, говоря, что это совсем не страшно, ввел по крыльцу с высокими ступеньками на веранду, где стояла черная крышка гроба — как напоминание о предстоящем. Они прошли в дом, полный чужих людей, которые все знали Ваню и улыбались ему. Мальчик заглянул в самую таинственную комнату и увидел совсем не толстую, но очень вытянувшуюся, необыкновенного роста — свою маму на кушетке. Даже более: Ваня увидел не самою мать, а ее темные застывшие одежды. Рядом стоял пустой гроб на табуретках, и мужчины собирались переложить Марфу Ивановну с кушетки в гроб. Однако Митрофан Афанасьевич не заставлял маленького сына подойти поближе к матери и, видимо, удовлетворился тем, что Ваня издали посмотрел на покойницу.

Стараясь незаметно исчезнуть из дома, мальчик снова убрался в сад, но двор заполнялся черными людьми, и маленькому Гробову сделалось неудобно в саду одному, и он приблизился к людям. Тут сумрачный пьяный Филарет появился, опустив заплаканные глаза, и вдруг словно опомнился, поднял голову и внимательно посмотрел на сквозящую желтую сень осенних кленов, лип и дубов, расположенных вдали на улице вокруг полуразрушенной церкви, из которой соорудили бассейн. Филарет от водки стал слепнуть и, подойдя к Ване, пробормотал устало: «На мгновение увидел чрезвычайно отчетливо стаю ворон вдали, ветки, но моргнул — и все пропало…» — и слезы потекли по его небритым щекам… Ваня обнял его, уткнулся лицом в его большой живот и только слышал, как мужики, выносившие гроб из дома, застучали сапогами на крыльце в напряженной тишине, и — как вслед за ними — зашелестели венками. Филарет зарыдал, обнимая любимого маленького брата, но старшего сына усопшей отозвали, и Ваня очутился один в пустом дворе. В доме оставались еще люди, которым предстояло убрать комнаты и приготовить стол для поминок. Они позвали мальчика в дом, в котором, после того как вынесли покойницу, Ваня почувствовал некоторое облегчение.