Ночные рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Питер Хег cтр.№ 25

Тогда он поднял руку и оглядел всех нас. «Вы ошибаетесь, — сказал он, — вы все ошибаетесь, и я прошу уделить мне внимание, чтобы я мог объяснить, почему я попросил вас приехать, и боюсь, что сказанное мною приведёт к Umwertung aller Werte [16] и что, когда я скажу то, что собираюсь сказать, великие среди нас станут малыми, а самые малые — великими», — и мы посмотрели на него, мужчины — сдержанные, но бледные, женщины со слезами на глазах.

«Я пригласил вас, — продолжал он, — потому что понял, что больше не могу так жить, что жизнь моя находится на грани окончательного распада. Сейчас, если можно так выразиться, у последней черты, я хочу вам кое-что рассказать, об одном деле, понимания которого я не прошу, прошу лишь вашего внимания».

Все мы смотрели на него, как смотрят на того, кого видят в последний раз, и я уже знал, что он скажет. Он расскажет нам о смертельной болезни, которую он носил в себе несколько лет, но которая теперь обострилась, что привело его к необходимости сообщить нам свою последнюю волю и попрощаться, и я размышлял о том, что это за болезнь, и решил, что это рак, резко ускорившееся развитие рака, не оставившее времени для разрушения, для постепенного угасания великого человека, стоящего перед нами. Вместо этого он, поражённый слепой несправедливостью, быстро и внезапно уменьшится и исчезнет на наших глазах, и больше его с нами не будет.

Но перед этим он хочет подвести итог, он хочет передать нам, и особенно мне, опыт своей жизни, естественно и гармонично, как естественна и гармонична окружающая нас местность, в очищенной и совершенной форме, словно сверкающие на закате кристаллики снега.

«Я попросил вас приехать, — продолжал он, — чтобы рассказать о рассмотрении Верховным судом дела против писателя Мортена Росса, дела, по которому — как вы, вероятно, знаете — три недели назад был вынесен приговор.

То, что это дело дошло до Верховного суда, что Министерство юстиции дало разрешение на рассмотрение в суде третьей инстанции, объясняется исключительно положением писателя в обществе и принципиальным характером дела. Возможно, вы помните, что молодой человек обвинялся в том, что он в своём романе «Рискованная затея» нарушил общественные приличия, и, кроме того, в том, что он — в том учебном заведении, где преподавал, — состоял в связи с мальчиком шестнадцати лет.

Городской суд, в том, что касается книги, осудил его с применением статьи 184 Уголовного кодекса, которая основывается на статуте о свободе печати 1799 года, а суд второй инстанции утвердил вынесенный приговор и увеличил наказание, и опирался суд на давнюю славную юридическую традицию. Позвольте напомнить вам о суде над Моисеем Левином за перевод «Дивана» с французского, суде над Густавом Йоханнесом Видом за роман «Молодые и старые», процессе против Германа Банга за «Безнадёжные поколения». А в культурах, которые в юридическом смысле близки к нам, — дело против Августа Стриндберга о богохульстве.

К тому же порочные отношения с учеником, отношения, на которые ученик хотя и соглашался и, очевидно, даже спровоцировал их, но за которые тем не менее, поскольку мальчику не исполнилось восемнадцати лет и его согласие поэтому не имело значения в правовом отношении, был вынесен приговор по статье 185 Уголовного кодекса 1866 года о противоестественных преступлениях.

Кроме этого, сначала было предъявлено обвинение согласно закону о клевете, поскольку считалось, что в романе содержатся нападки на устои общества и призывы к восстанию против государственного устройства, но это обвинение было впоследствии снято.

В результате Мортен Росс был осуждён на три года тяжёлых исправительных работ с конфискацией всего тиража книги и возложением на него судебных издержек.

В жизни у меня была возможность познакомиться со многими сторонами бытия. И тем не менее я содрогался, читая этот роман в те недели, которые предшествовали первому судебному заседанию. Я мог прочитать лишь несколько страниц зараз, мне постоянно приходилось откладывать книгу и задавать себе вопрос: что заставляет такого молодого человека описывать подробности чувственной любви с такой грубостью и с таким ненасытным вожделением?

Разумеется, встречаясь с обвиняемым, я стараюсь быть как можно более непредубеждённым. Но когда я впервые увидел этого человека, я уже понимал, что его надо сурово наказать.

Я знаю, что журналисты постарались, описывая бесстыдство Мортена Росса. Позвольте мне добавить, что в его случае даже органически свойственная прессе лживость оказалась недостаточной.

В Верховном суде он появился без адвоката, он сам хотел представлять своё дело, и, когда он впервые вошёл в зал заседаний, помахал публике, посмотрел в окно и улыбнулся нам, тринадцати судьям, мне вспомнилось дело Оскара Уайльда, но одновременно я осознавал, что даже пресловутое надменное тщеславие того повесы показалось бы вежливостью и утончённостью рядом с примитивной заносчивостью этого пролетария.

Ряды для публики были забиты любопытствующими, и государственный обвинитель нервничал. Я читал его мысли, я знал, он боится, что для общественности всё это дело превратится в нечто вроде венчания терновым венцом мученика за рабочее дело, и поэтому он и попросил слова.

«Достопочтенный Верховный суд, — произнёс государственный обвинитель, — закон об отправлении правосудия даёт право в особых случаях закрывать двери Верховного суда. Принимая во внимание сомнительный характер этого дела, я прошу, чтобы двери были закрыты по соображениям морали».

Я посмотрел на обвиняемого. Думаю, что я ждал от него возражений или какой-нибудь гримасы, но молодой человек поправил свой жёлтый пиджак, приветливо улыбнулся и наклонился вперёд.

«Государственный обвинитель, — спросил он дерзко, — боится за свою собственную мораль или за мораль публики?»

«Вы должны относиться к суду с уважением!» — заметил я.

Тут он впервые пристально посмотрел на меня, и от взгляда его глубоких голубых глаз во всём мире не осталось никого, кроме нас двоих.

«Нет, господин Председатель Верховного суда, я должен демонстрировать своё уважение к суду».

Только на мгновение его взгляд задержался на мне, потом я обернулся к государственному обвинителю и отклонил высказанное им предложение.

«Публичность акта судебной власти, — заявил я, — гарантирована конституцией, и только в отдельных исключительных случаях её следует ограничивать. То, что здесь произойдёт, должно происходить в обстановке полной гласности».

Лишь некоторым из вас случалось бывать в помещении Верховного суда в Бернсторфском дворце на улице Бредгаде, но могу сказать вам, что помещения эти невелики, а на втором заседании по делу «Государство против Мортена Росса» они стали казаться совсем тесными из-за набившихся в зал людей. Они стояли плотными рядами до самых судейских кресел, и все приставы были в напряжении.

Пока секретарь суда зачитывал приговор суда второй инстанции, я рассматривал обвиняемого. На этот раз на нём был ярко-синий пиджак с серым жилетом, на шее — красный шарф, и я подумал, что такова эта молодёжь: даже в те минуты, когда их судьба сбрасывает маску и улыбается им голым черепом, они всё равно сохраняют надежду и радуются, что улыбаются именно им. Или взять, к примеру, его книгу, думал я, это какая-то наивная смесь мгновений откровенной похоти и невинных воспоминаний. Потом он посмотрел на меня, и я понял, что эти голубые глаза видят так же далеко, как и мои, а именно сквозь стены суда и через всю Данию до самой тюрьмы в Хорсенсе, ворота которой закроются за ним и которая будет систематически ломать его сопротивление, превращая в карлика, и отпустит лишь когда он станет тенью того существа, которое сейчас, сидя напротив меня, слушает перечисление своих злодеяний. Теперь ему страшно, подумал я, и так и должно быть, суд может и должен внушать страх, и, когда до конца чтения приговора оставалось немного, мне стало казаться, что он потеряет самообладание, лишится дара речи и подтвердит всем известную истину о том, что обвиняемому следует появляться в суде с адвокатом, а не в одиночестве, что те, кто отказывается от адвоката, — самоубийцы.