Побег куманики - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 24

чего уж там, так оно и есть

декабрь, 27

сегодня кончился дождь, и я думаю о радуге

индейцы считали ее лестницей, по которой можно убежать из этого мира, индийцы — поклоном индры или его луком, не помню, китайцы — развратной двухголовой змеей, скандинавы — непрочным путем в асгард, а барнард говорит, что радуга упирается в землю там, где зарыто золото

золото бы нам пригодилось, пора мне искать работу, вот что

утром приходила бледноглазая магда, уводила меня во дворик покурить и пошептаться, у них с чесночком несчастье — полиция приехала за венсаном, их белокурым сутенером, он продавал таблетки на пачвилльской дискотеке axis, я и не знал, что на мальте есть полиция, здесь только едят и спят, точно как в моей больнице

ты красивый, сказала магда, а что педик, так это даже хорошо, и куртка венсанова будет тебе в самый раз, а мы-то с чесночком не можем вдвоем работать, это неприлично

я красивый? я — педик?

работа непыльная, но барнард недоволен, он хочет учить меня своему ремеслу, шлюхи — это не бизнес на мальте, говорит он, здесь слишком много девок, истекающих соком задаром

секс, говорит барнард, происходит от томности, томность — от пузырьков воздуха в крови, а пузырьки происходят от нечего делать

декабрь, 28

о чем я думаю? глядя на барнарда, я думаю о том, что меняют его рисунки на коже в жизни владельца этой кожи

в больнице мне давали чернильные пятна на листах бумаги, мол, какие существа мне там видятся, я придумывал гарголий и грабли, даже целующихся горлиц, просто от скуки, все на букву г

вот эта стрекоза у меня под лопаткой — она нарисована для лукаса, и она многое меняет, хотя теперь-то я знаю, что лукаса нет, что он сам лукавая стрекоза с чернильным брюшком, но в первый день, когда барнард рисовал ее жгучими алыми чернилами, мы этого не знали, верно?

я слышал, что у китайцев считалось, что очертания города на карте предсказывают его судьбу

китайский город, напоминавший карпа, был однажды захвачен соседним городом, чьи границы смахивали на рыболовную сеть

а если бы мы с барнардом нарисовали жука? или медуницу?

январь, 4

баттута, тросточка, вот что у меня в руках, такой штукой отстукивали такт для оркестра или хора, прямо по полу

дирижерская летающая палочка — не то, нужно стучать по дереву, чтобы не сглазить музыку

я стою на углу с тросточкой, но без оркестра, после той поездки к лукасу у меня что-то с левой ногой, она стала тяжелее правой и запинается о каждую трещину

я работаю с магдой и чесночком четвертый день и кое-что узнал

женщины еще хуже, чем я думал, это раз мужчины бывают хуже женщин, это два все люди, которых ты хотел увидеть, встречаются тебе рано или поздно, это три

январь, 6

я потом напишу, что барнард сказал, а сон был такой я тороплюсь, я быстро прохожу по коридору отеля, застланному малиновым ворсистым ковром, скрывающим шаги, мне нужно лечь рядом с женщиной, сейчас же! прижать лицо к ее острой ключице, вдохнуть ее запах — трава и чуть подгоревшее молоко, разжать свои онемевшие челюсти, рассказать ей про тех троих, в клинике, прокричать ей про трех австрийских недоучек, трех осоловевших буршей, трех лабораторных уродцев, которых я хотел бы душить долго, медленно, не сразу переламывая им жизнь, а выпуская ее по сдавленному вздоху, по капле слюны, за то, что они сделали с моей жизнью, за то, что они сделали

я достаю ключ и открываю дверь, да, у меня есть ключ от ее двери, это стоило мне ровно сотню местных лир, в номере темно, жалюзи крепко держат уличный шум, слышно только поскрипывание часов и ее дыхание, слишком тяжелое, беспокойное, бедная моя девочка, я нащупываю журнальный столик, наливаю воды из графина, разбужу ее и дам розовую таблетку, из тех, что она считает горькими, но они дают покой, прохладную кожу и безразличие

я подхожу к постели, одеяло сброшено на пол, она заснула поперек кровати, но что это? дверь снова открывается, человек, который входит, не видит меня, я успел прижаться к стене, он натыкается на столик, слепо шарит руками, звякает молния, мои глаза привыкли к темноте, я наблюдаю его движения, он разделся и подходит к спящей — сейчас я брошусь на него! я убью его! это насильник, маньяк, я нащупываю за спиной металлическую ножку торшера, сейчас она закричит, пусть она закричит, мне будет приятнее убить его

но что это? он ложится рядом с ней, утыкается лицом в нее, женщина открывает глаза, да — я вижу, как ее глаза и зубы блеснули во тьме! я хочу закричать, но рот сводит судорога, я направляюсь к дверям, очень долго, медленно, тысячу лет, за тысячу лет они успевают многое, дверь закрывается без скрипа, на двери керамическая табличка с бело-розовым соцветием, олеандр! так называется ее номер, в этой гостинице у всех комнат цветочные названия, о, это греческое имя, такое же многозначительное, как у нее самой, nerion — означает влажный, я хороший врач, меня обучали латыни и греческому, если листья этой душистой дряни заварить как чай и выпить, то сначала заболит живот, потом польется кровь из верхних и нижних человеческих отверстий, страшно и тяжело забьется сердце, откажут глаза, потом пульс утихнет понемногу, и сердце остановится

впрочем — даже чаю пить не нужно

можно просто разжечь камин олеандровым хворостом, и закрыть поплотнее окна и двери, и запереться наключ, и записку оставить, и там перечислить их ненавистные имена, всех троих

нет! пятерых! и все, все, все станут их презирать за то, что эти трое, нет! пятеро! сделали с моей жизнью

ЗАПИСКИ ОСКАРА ТЕО ФОРЖА

Лондон, двадцать второе декабря

Надья вернулась, смуглая, как малайская горничная Девенпортов.

Но записать я собирался нечто другое.

Когда я встречаю Надью после работы, то обычно выпиваю бокал вина в кафе Стренд напротив адвокатской конторы, не люблю заходить в чужие офисы и разглядывать марципановых секретарш. Так вот, сегодня в Стренде раздавали рекламу новых авиалиний, не то ирландских, не то шотландских, дешевых до неприличия.

Первым пунктом в графе сегодняшние горячие предложения стояла Мальта за 90 фунтов.

Вот тебе, Оскар Тео, и рука судьбы!

Так что я взял и рассказал Надье всё об Иоанне Мальтийском. Всё-всё, на самом деле всё. Даже не предполагал, что она так быстро вспыхнет и загорится. Второй день слышу только про мальтийского сокола, погреба с сокровищами, код да Винчи, маятник Фуко и тому подобную девическую ерунду.

Лондон, двадцать третье декабря

И зачем? А затем, что все невыносимо однообразно, как если бы тебе в стотысячный раз показывали один и тот же учебный фильм про тычинки и пестики. Я бесконечно устал от повсеместной, набивающей оскомину открытости и доступности. Я устал от понимания, от смыслов и их бесконечного бестолкового совокупления.