Побег куманики - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 25

Тайна? Какая же может быть тайна, если в этом мире просто нечему и некуда меняться!

В детстве еще существовала вера в то, что на свете есть место, где ты внезапно станешь другим.

Но, по сути дела, эта вера основана на страхе остаться тем, кем ты уже являешься.

Потому что нет на свете более отвратительной вещи, чем привычка постоянно быть самим собой.

И поэтому приходится постоянно лгать самому себе, ведь единственный способ выжить — это получать хоть какое-то удовольствие от собственной лжи.

ДЖОАН ФЕЛИС ЖОРДИ

То: info@seb.lt, for NN (account XXXXXXXXXXXX)

From: joannejordi@gmail.com

С Рождеством!

Это письмо будет коротким, считайте его новогодней открыткой.

Вчера весь вечер читала «Исландские легенды и предания» Иона Арнессона. Много думала, как говорят мои лукавые студенты.

Знаете ли вы историю о девочке в вильнюсской больнице, которая рассказала Мозесу о руне thorn, или, как ее называют в других источниках, Thurisaz ? Увидев его в первый раз, она немедленно сообщила Мо его руну и нарисовала магический крючок на ладони.

Он рассказал мне это вчера вечером, хотя я спрашивала совсем о другом — о том, как умер ваш отец, о том, как он сам в первый раз попал в больницу, но Мо предпочел историю про руну. И на том спасибо. No mal.

А ведь thorn — это руна недеяния, символ пассивной защиты — шипы охраняют, не нападая.

У нее есть и другое значение — испытание, это вытекает из готского имени руны — Врата.

Врата эти, представьте себе, служат средством сообщения между тем, что снаружи, и тем, что внутри; проходя в них, мы оказываемся в другом месте — и неизвестно, возможен ли путь обратно.

Не правда ли, забавно, дорогой брат Мозеса? Особенно если сравнить с отрывком из его эссе, сданного мне под видом курсовой работы еще в прошлом году.

..Я продолжаю понимать, что в тот миг осознал, какая мне предстоит жизнь: я буду жить одновременно двумя жизнями, я буду крепко спать и видеть себя живущим в этом сне.

Придется признаться, что в придачу к Арнессону я перечитываю студенческие тексты Мозеса, найденные в архиве нашей кафедры.

Ф.

МОРАС

январь, 6

сегодня я понял, кто еще тут пишет, в моем дневнике

утром чесночок попросила перевести письмо от марсельского дружка — две страницы страстных анатомических подробностей на неплохом французском, пересыпанные портовыми гортанными крошками, — я перевел

это другое дело, сказала она хмуро, выслушав текст и забирая у меня конверт, не то что давеча, с твоими паршивыми занавесками

оказалось, вчера утром я принял ее за горничную, а спальню, точнее, пропахший недосушенным бельем чуланчик, где я теперь сплю, — за номер в отеле

я попенял ей на грязные шторы и даже провел пальцем по подоконнику, оставив светлую дорожку в пыли, я был ужасно серьезен

аккуратный он парень, этот морас второй

мы с ним будто два волка — гери и фреки — на одного одина

или два козла — тангризнир и тангиост на одну повозку тора

это он гулко говорит из меня, будто из живота кукольника?

январь, 8

еще сон

ужасная погода, кошки и собаки падают с неба, как говорил мой школьный учитель английского, город подтекает черной типографской грязью, вода плещет изо рта у всех уличных маскаронов и горгулий, я иду по лестнице, впереди меня бежит ледяной ручей, позади сопит какой-то парень, смуглый, коренастый, как альраун, почти неразличимый в темноте, ступеньки местами раскрошились и противно скользят, я снимаю размокшие теннисные тапки и иду босиком, в руках у меня неудобный сверток в коричневой бумаге, в таких дают бутылку в лавке, чтобы выпить ее на людях, но это не бутылка, больше похоже на кувшин с широким горлом, я отгибаю кусок разлезшейся упаковки, нащупываю отверстие, засовываю туда тапки, мне нужна свободная рука, чтобы держаться за перила, я уже пару раз поскользнулся, за мной спускается тот, темный, я слышу его осторожное дыхание, нестерпимый запах волглой одежды, под ложечкой у меня начинает ворочаться что-то мерзлое, мокрое, горло перехватывает, я учащаю шаг, лестница кончилась, началась улица с фонарями, в водяной пыльце похожими на кварцевые простудные лампы, я сворачиваю в первый же бар, сбрасываю мокрую куртку на высокий табурет возле стойки, пробегаю по коридору босиком, сжимая свой сверток, он вдруг начинает вырываться, как живой, и, кажется, даже пищать, открываю дверь с жестяным писающим мальчиком, набрасываю щеколду, прислоняюсь к холодной стене и просыпаюсь, все, все! но нет — он стоит за дверью, я знаю, что у него в руке трезубец, что-то вроде рыбацкой остроги, я его рыба, а в руках у него ведро, в которое он положит добычу, слышно, как металл скребет непрочную фанерную дверь, я не дышу, превращаюсь в тростник, в мыслящую флейту, в неуклюжем сосуде теннисным мячиком бьется мое мокрое сердце, отдай его, отдай, отдай, я просыпаюсь от резкой боли в горле, как будто нетерпеливая атропос полоснула меня своими ножницами, сажусь на пышной кровати, кровь капает на рыжий терракотовый пол, нет, это не старухино железо, горло мое перерезано глиняным осколком, кровь и охра, на осколке процарапано кривое N — лишний, добавочный месяц по аттическому календарю, у меня-то его не будет, думаю я, и плачу, и просыпаюсь снова, в третий раз, на полу, в полдень, на красной рогоже, весь в слезах, на коврике из марсашлокка

январь, 9

еще когда я на голден принцесс работал, встретил там одну старушку, она на палубу утром выходила, на самый ранний завтрак, в шесть часов, и сидела на корме с пластиковым кофейным стаканчиком, высматривая, наверное, гиппокампов

у нее была улыбка как у зернистых красавиц на японских календариках — медленно проявляющаяся, если сбоку посмотреть, и такое же фарфоровое лицо, потрескавшееся по контуру

я там в кафе дыни резал к завтраку и виноград раскладывал, а она попросила плед принести, ветер был сильный и наносил холодные брызги, я принес и посидел с ней немного, она пахла знакомо — прежней роскошью и немного красным донышком шкатулки для писем

вы заметили? средиземное море безропотно, как девка портовая, сказала она, проявляясь осторожной улыбкой, а вот пасифик — он как русский любовник, все молчит, молчит, слегка пенится, но стоит отвернуться — непременно выкинет какой-нибудь фокус

у нее были русские любовники, с ума сойти, а у меня не было

у меня что, вообще не было любовников?

январь, 13

la carta no tiene empacho [47]