Каменные клены - читать онлайн книгу. Автор: Лена Элтанг cтр.№ 48

Нижнюю половину листка с подписью твой голодный заброшенный дрессер, жаждущий пропустить пинту-другую я сунула обратно в конверт.

Дрессер любил назначать мне свидания, оставляя сообщения на кухонном столе, прижимая их чашкой или цветочным горшком, как будто они могли улететь, в рождественское утро я нашла такую записку засунутой в надрезанный апельсин, чернила начисто расплылись от сока.

Какой же у него все-таки был скучный почерк, и что это за манера сокращать имена: дорогая а. К тому же он пренебрегал прописными буквами, терпеть этого не могу. Но сегодня мне все пригодится, и «дорогая а» в том числе.

Я оставлю это на кухонном столе и прижму для верности сахарницей. Шесть часов семнадцать минут. Его найдут не позже восьми, в восьмом часу первые бегуны появляются на дорожке, ведущей к Хеннертону.

Значит, в половине десятого местный констебль взломает замок коттеджа, войдет в эту кухню, возьмет прощальное письмо Дрессера жене и прочитает:

дорогая а!

ждать больше нет сил

я ухожу

встретимся в небесном саду.

маленькая табита перевела для меня украденное в кленах письмо, правда, ее перевод обошелся непомерно дорого — у меня ломит спину, виски и совесть одновременно

а если ничего не выйдет, я убью его, вот это сказано, так сказано, думал я, перечитывая красиво отпечатанный на табитином принтере перевод, к нему за уголок было подколото сашино письмо, давно я не видел таких больших архивных скрепок

зачем саша писала ей по-русски? эдна, или как там ее, александрина, наверняка даже английским владеет небезупречно, зачем сестра писала ей на чужом языке и, раз уж написала, почему не отправила?

что же, выходит, саша думает по-русски? я тоже думал по-валлийски, пока меня не отдали в трижды проклятый гвинед-пойнт, теперь я думаю на двух языках, и оба разъезжаются у меня под ногами, как мостки через болото

а может быть, вообще все, что написано в дневнике — палимпсест, написанный поверх настоящей жизни, просто на плохо выскобленном пергаменте еще проглядывают прежние чернила?

ясное дело, я должен поехать в хенли и увидеть все своими глазами

увидеть и остановить ее, а если поздно останавливать, то помочь выкрутиться, а если поздно выкручиваться, то помочь убежать, а если некуда бежать, то, хотя бы, пожалеть

паршивый из меня вышел бы полицейский, несмотря на светлый плащ с поясом

я боюсь за убийцу, а до жертвы мне, похоже, и дела нет

* * *

… по дружбе, говорит уайтхарт и треплет меня по плечу, мы отдали твои часы коллеге джоунзу, ты пропадал четыре лишних дня, лу! тут тебе даже профсоюз не помог бы, и сегодня ты тоже пьян, а ведь я говорил тебе!

по дружбе, лу — нет никакой такой дружбы, и слово-то неудачное, в нем ужиное из-под камня скольжение, рыбий жир, что заставляют слизывать с чайной ложки, дрожь от залубелых варежек на школьном катке, какая еще тебе друж-ж-жба, уайтхарт?

все эти люди, встреченные в зябкой толпе, в крашенном охрой коридоре, зацепившиеся за тебя заусеницей жалости, галуном невыразительности, щербатым краем зависти — все эти люди только тем и хороши, что с ними можно словом перекинуться, а с другими и перекинуться не о чем, только тем и хороши, что без них забыл бы, каково оно — улыбаться, прихлебывая кофе из утлой картонки, прижиматься безучастной щекой, притворяясь, что торопишься, уходя озабоченно, а куда тебе торопиться, куда?

или вот еще: приходи давай, говорят они, посидим, а там у них бассейн с малиновой патокой, а над ней плодовых мушек туча, так и лезут в глаза, в ноздри так и лезут, или вот еще — по дружбе, говорят они, оказывая эту свою услугу, дело малое и слабое, щурятся со значением, для чего же тогда друзья, говорят они, обвивая тебя, точно змея кадуцей епископский, обращайся и впредь, и стучат тебя по плечу, и уходят озабоченно, а ты озираешься в кафе, заказываешь еще теплого мерзкого аньехо, перебираешь монеты на мокрой столешнице и думаешь о клеобисе и битене, [84] как они в колесницу впрягались, чтобы маму в славный аргос на праздник отвезти, так и умерли на каменистой дороге — сыновья потому что, а не друзья какие-нибудь, не уж, не жбан, не руж, не дрожь

* * *

еще раз перечитал сашино письмо, хладнокровное, будто книги сивиллы — не зря коллегия римских жрецов держала их под замком, у меня даже руки жжет, будто я плел крапивную кольчугу

уезжай, эдна александрина, если еще не уехала — тебе дали хороший совет, уезжай

мы с тобой похожи, в один июльский день ты тоже захотела поменять имя и поменяла его, только ты хотела походить на сестру, будто Клитемнестра, а я хотел спрятаться, будто немесида — но велика ли разница? и та была изрядная бестолочь, и другая

я помню раскрашенные молниями и львиными мордами карусели брайтона, пэлис пир с кремовыми башенками, крупную обкатанную гальку пляжа — где ты там бродишь, эдна, то есть, александрина, волоча за руку разодетую в младенческое кружево дочь, да и чья это дочь? у тебя, наверное, крепкая спортивная походка, эдна — не то что у меня, мать вечно пеняла мне на сутулость, а отец говорил, что я похож на garan, то есть на цаплю, вероятно, на ту самую, в которую превратился король гвиддно, когда море залило его земли

имя и походка, это все, что остается в памяти, люди годами мучаются, чтобы стать похожими на свои имена, вот саше сонли повезло — она похожа на сашу сонли, как никто другой, в ней есть и шум, и сон, и сомнение, и лиса

имя — это чертовски важно, лу

может быть, поменяв свое имя с костяники на бузину, ты не только спрятался, но и вовсе исчез?

…Моей души первообличье вижу,

Пушистое и славное на редкость. [85]

В детстве я очень любила разглядывать мамин альбом с глиняными музейными штуками, там среди скучных скифосов и амфор была одна розовая — кажется, микенская — чашка с зазубреным краем, по ней шли черношеломные лучники с вывернутыми в профиль лицами, за ними ехала колесница без коней.

Я вглядывалась в них, поднося книгу близко к лицу, пытаясь разгадать их настоящие цвета, услышать звуки — вот бьются пыльные ступицы, вот трутся один о другой сыромятные ремешки сандалий, дорога дымится горячей глиной, и все никак не кончается, завиваясь петлей между Коринфом и Аргосом.