Одновременно: жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Гришковец cтр.№ 24

Концерт в Москве прошёл очень хорошо и, я бы сказал, убедительно. Что я подразумеваю под этим словом? Мы играли всего второй концерт вместе, и альбом ещё недоделан и недозаписан, и нет ещё совместного видео, и наши песни с «Мгзавреби» ещё не стали чем-то привычным на радио, – но мы уже понимаем и чувствуем друг друга на сцене, мы уже сложили композицию нашего выступления и знаем, что нужно развивать и как действовать в дальнейшем. На концерте стало ясно, что некоторые песни люди хорошо знают и хотят именно их. Стало ясно также: то, что мы делаем вместе, весьма сильно отличается от того, что самостоятельно делает «Мгзавреби» и уж тем более от того, что я делал с «Бигуди».

Почти в середине концерта пошёл дождь, не сильный, но и не моросящий – нормальный летний дождь, от которого на лужах пузыри и который быстро не заканчивается. Так вот: целый час люди слушали и смотрели наш концерт под зонтиками, а потом очень многие устали держать зонтики и их убрали. И тогда мы стали одинаково мокрые с публикой. Зрители от дождя – мы от пота. Я думаю, нам даже в какие-то моменты хотелось поменяться местами. Кому-то из зрителей хотелось к нам на сцену и под тент, а нам, из-под жарких софитов и прожекторов, хотелось под прохладный дождь. В 22.30 вечера нам твёрдо велели концерт закончить, чтобы не иметь нареканий со стороны жителей ближайших кварталов. Мы играли два часа, но заканчивать не хотелось, и видно было, что пришедшие на концерт ещё не хотели расходиться. От концерта у обеих сторон, надеюсь, осталось хорошее чувство голода. Но уже в сентябре мы снова будем играть. Сначала в Москве, а позже осенью надеемся на тёплый приём в Питере, Нижнем Новгороде, Киеве и так далее.

В этот раз на концерт из Калининграда прилетел мой папа. Когда-то именно он ещё в 1980 году, когда мне было 13 лет, привёз меня в Грузию, в Тбилиси. Я тогда сразу полюбил эту страну и этот город. Всегда на вопрос, когда впервые побывал за границей, я говорю: в год Олимпиады-80 я побывал в Тбилиси. Для меня это была настоящая заграница.

Папа приехал посмотреть, чем с молодыми грузинами занимается его сын… Отец не раз бывал на концертах с «Бигуди». Что-то он хвалил, что-то ему было непонятно, и он пропускал это мимо ушей, по поводу чего-то высказывал сомнение. Я к этому относился всегда спокойно, потому что наши музыкальные вкусы никогда не совпадали или совпадения были весьма незначительными. Нашу же с «Мгзавреби» музыку и наше выступление он принял радостно и горячо. Он азартно об этом говорил, и было видно, что он рад, горд и удовлетворён работой отпрыска. Он искренне, много благодарил и хвалил ребят, говорил не в целом, а даже об отдельных песнях… И это совершенно не значит, что то, что мы делали с «Бигуди», хуже. Просто то, что мы делаем с «Мгзавреби», в каком-то удивительном смысле ближе к тем традициям и к чему-то тому, что любит и к чему привык мой отец, а значит, и многие из его поколения. Это меня удивляет и радует.

Мы исполнили тот самый регги, текст которого я написал за два дня до концерта на Корфу и музыку к которому Гиги прислал мне больше месяца назад. Мы смогли порепетировать его в малюсенькой гримёрной только под гитару. А со всеми инструментами и музыкантами «Мгзавреби» для исполнения этой новой песни мы встретились только на сцене. Волнительно и сложно играть новую вещь, которую публика совсем не знает. Знакомые публике песни играть легко. Люди их часто знают наизусть, поэтому не замечают ошибок и прощают несовершенство звучания. Новую же вещь нужно играть хорошо. Лучше – очень хорошо. Самое первое исполнение песни часто определяет долгую или недолгую её жизнь. Вот сыграли её не очень – и приняла её публика прохладно, а после этого возникают сомнения: может, и песня-то не очень. Нередко публика бывает справедлива. Но бывает и так, что действительно удачная песня, неудачно сыгранная в первый раз, так и не входит в концертные программы и остаётся только на записях. А происходит такое от того настроения, которое ты получаешь во время первого её исполнения. Наш регги приняли сразу и радостно. Теперь у него есть название: «Мегаполис-регги». Это первый регги, который я исполнил в жизни. Я так мечтал, хотел и просил «Бигуди» сделать хотя бы один регги. Но как-то всё не складывалось. Пожалуй, только песня «Я хороший» была похожа, чуть-чуть. Но чуть-чуть – не считается.

А знаете, как интересно: мы исполняли песню «Я боюсь» – и в это время пошёл дождь. Я с самого утра боялся, что концерт будет сорван дождём. Я же прилетел в Москву в пятом часу утра и ехал по столице сначала под дождиком, потом под дождём, а около девяти утра на Москву обрушился мощный ливень. Таким ливнем смыло бы не только публику, но и нас вместе с инструментами. Я очень надеялся и даже молился, чтобы концерт прошёл, что называется, на сухую… И он бы, наверное, так и прошёл, если бы молодые музыканты, которые выступали до нас, понимали, что не каждое очередное выступление оно же и последнее, знали бы, что чувство меры, особенно во время фестиваля, и когда ты не один выступаешь в этот день на сцене, – важнейшее из чувств, мы и начали бы вовремя, и дождик бы пошёл в самом финале. И вот во время песни «Я боюсь» мои опасения оправдались – пошёл дождь, о котором я узнал, увидев, как красиво раскрылись сотни зонтиков. А когда песня закончилась, я услышал крики публики: «Радуга, радуга!» И действительно, шёл дождь, стремительно темнело, а над Москвой стояла полноценная, не рваная радуга. И это тоже убедило меня в том, что концерт наш был убедительным.

Вот напишем ещё несколько песен, выпустим альбом – и поскорее бы снова на сцену, с моими новыми молодыми грузинскими коллегами, с брызжущим энергией и талантом Гиги, с новой музыкой, к которой я только привыкаю… начинаю привыкать.

Решительно не получается здесь писать. Я сегодня признался себе, что даже не буду пытаться работать в этом дивном месте. Ну не идёт работа! Слишком много самых простых и доступных соблазнов, чтобы я мог с ними справиться. Море совсем рядом. Точнее, оно совсем-совсем рядом. Правда, до него не так просто добраться, потому что склон крутой и высокий. Но его видно из каждого окна и каждую минуту. Оно со всех сторон, это море, а с той стороны, где моря нет, – цветы. К этому морю так приятно спуститься… Малюсенький пляжик, на котором двадцати человекам уже тесно. Малюсенькая таверна и крошечный ресторанчик чуть выше, который словно нависает над морем и над пляжем. Приятно и радостно окунуться в тёплое и спокойное море, а потом, даже не обсохнув, выпить белого вина… Пью вино и думаю, что ещё немного – и я вернусь под тень домика, который всеми окнами смотрит на море, сяду, возьму хороший лист бумаги и буду писать. Напишу сегодня страниц 5–6, не больше. А к вечеру снова пойду окунуться… Но вино такое лёгкое, что я не замечаю, как пью уже второй бокал, а тут ещё мимо пронесли за соседний столик целую гору мидий, сваренных в чесночном соусе и сливках. Мидии большие… Со стороны кухни слышен спор хозяина и хозяйки. Он грек, она англичанка. Они вечно о чём-то спорят, и у них явно давние и невероятно сложные отношения. Но оттуда же, из кухни, прилетают запахи чего-то на гриле, эти запахи смешиваются с морским ветром и дымом сигариллы, которую курит тощая итальянка за соседним столиком, и я понимаю, что я никуда отсюда сейчас не пойду, а съем и мидии, и то, что там готовится на гриле. И ещё попрошу сухих, как семечки, маленьких рыбок во фритюре, в процессе всё это запью ещё вином, а потом арбуз… и греческий кофе: маленькая чашечка густого, слегка поскрипывающего на зубах сладкого кофе. После всего этого я не нахожу в себе сил даже дойти до моря и по тяжёлому, как рюкзак, который давит на плечи, зною добираюсь до дома, где ждёт хорошая бумага, ручка и прекрасный вид в любом окне. Прохожу мимо стола с бумагой, не гляжу в окна, падаю и засыпаю. Здесь, в Греции, этот полуденный благодатный сон называется Гипнос. Какая тут может быть работа?! Какая литература? Возможно, если бы знал, что такое будет длиться и длиться, а не сокращается стремительно шагреневая кожа летних дней, я взялся бы за ручку и бумагу… Мне очень нравится Корфу. Мне нравятся простота и скромность, которые видны в жизни и поведении местных островитян. Мне нравится, что роскошь, которая здесь присутствует, укрыта оливковыми рощами или склонами и не бросается в глаза. Здесь нет табунов суперкаров и блеска многокаратных бриллиантов, как на Лазурном Берегу. Здесь ездят по дорогам не торопясь, а то и просто медленно. Дорога-то вдоль моря одна. Она извилиста. А ещё это остров: куда спешить! Проехав раз пять по дороге, которую проложили-то всего сорок лет назад и которая соединила малюсенькие деревеньки, на шестой раз ты уже запоминаешь даже некоторые лица местных обитателей. Деревеньки тут крошечные. И они ползут по склону к морю, так что центра у деревни даже и нет. Деревни эти явно возникали возле маленьких бухт, которыми изрезаны здешние берега и скалы. Как бухта – так деревня. Маленькая бухта – маленькая деревня, побольше бухта – деревня побольше. Маленькая деревня – всего несколько лодочек на ровной воде бухты, побольше – больше лодок, и сами лодки больше. Если смотреть сверху на такую бухту, кажется, что лодки эти, как слегка сдувшиеся воздушные шары, которые уже не рвутся в небо, а словно зависли в воздухе и держатся швартовыми, не улетая и не опускаясь на землю. Вода такая прозрачная, что хорошо видны тени лодок на морском дне. Едешь по этой дороге вдоль этого моря и уже знаешь, что здесь, за поворотом, есть маленькая таверна возле церкви, и там обязательно будут сидеть три-четыре деда, пить узо и смотреть на дорогу. Если дедов нет, значит, либо уже время Гипноса, либо уже ночь. Остальные признаки несущественны. В другом месте целыми днями на балконе сидит старуха и тоже смотрит на дорогу. А возле деревни, где скала такая крутая и дорога настолько узка, что пришлось там устроить реверсивное движение (с обеих сторон этого узкого участка установлены светофоры, которые регулируют одностороннее движение то в одну сторону, то в другую)… Так вот, на этом узком-узком участке дороги, на невысокой стене, отгораживающий асфальт от пропасти, сидят всегда два деда. Один большой и толстый, с прикрытым глазом, а другой – маленький, тощий, в клетчатой рубашке. Я ни разу не видел, чтобы их там не было! Даже затемно или в часы общего дневного Гипноса. Они не разговаривают меж собой, просто смотрят на дорогу и являют собой часть пейзажа. Мне нравятся местные пареньки, которые стаями ездят на мотороллерах. Худенькие, загорелые с самых пелёнок, большеглазые; во всех виден забавный, наивный гонор и даже спесь, этакие тонкие-звонкие мачо, которые жадно поглядывают по сторонам. Пыльные мотороллеры, шорты, сандалии, тонкая золотая цепочка, крестик – вот и вся одежда… Но какие же у них причёски и стрижки! То у кого-то кок, как у Элвиса, то сложносочинённый чуб, при этом затылок коротко выстрижен, а на нём ещё и выбриты какие-то волны или причудливые узоры. Если уже позволяет растительность на лице – непростой формы бакенбарды… Всё это уложено и причёсано, набриолинено и напомажено с самого утра. Любо-дорого посмотреть. Вот только скучно им, бедолагам. Остров! А приезжающие белотелые барышни с веснушчатыми плечами с холодных Британских островов или нарядные деви́цы из наших губерний им ещё не по зубам…