ЧП районного масштаба - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 12

Оставшись один, Шумилин закурил и поймал себя на том, что за годы общественной работы приобрел навыки эдакого миротворца, укротителя страстей. А может, именно Бутенина нужно брать на место второго? Правда, у него ни образования, ни опыта аппаратной работы, но зато комсомол для него – комсомол, а не ступенька в жизни, этим он и похож на Кононенко. И парень Леша хороший, только резковатый… А почему, собственно, мы стали любить разных молчаливых насмешников, смотрящих на наши недостатки и несуразицы, словно воспитанные иностранцы, с ироническим удивлением: отчего, мол, аборигены порядок у себя навести не могут? А ведь они никакие не интуристы, а соотечественники, граждане, не в обиходно-транспортном – в главном смысле этого слова, они люди, от которых все и зависит! Почему человека, с болью и виной называющего вещи своими именами, мы, внутренне соглашаясь, все-таки воспринимаем как возмутителя спокойствия? Слава богу, что он покой возмущает! С покоя, вернее, с успокоенности вся безалаберность и начинается. Тут Бутенин абсолютно прав! Тогда получается: ощущение вины есть не у одного краснопролетарского руководителя, а то он уже решил, что это последствия его недавней подводной охоты. Шумилин невольно прислушался к себе и сразу уловил знакомое тревожное ожидание – казалось, даже сердце бьется с какими-то перебоями, словно спотыкается. Ерунда! Он взял и руки книжицу, подаренную Бутениным. Почти всем в районе было известно, что Шумилин собирает первые сборники поэтов и в его коллекции есть почти все классики, нсз говоря уже о нынешних стихотворцах. Но мало кто знал о том, что начало коллекции положила книжечка Шумилинского однокурсника, ко всеобщему изумлению, вышедшего в поэты.

Итак, Верхне-Камское книжное издательство, Иван Осотин. «Просинь». Название настораживало. На фотографии – здоровяк с мужественным прищуром. Аннотация сообщает: молодой поэт (тридцать семь лет) «пристально вглядывается в лица современников и вслушивается в беспокойный пульс эпохи…» В предисловии уважаемый лауреат, представляя автора, вяло уверяет, будто «за стихами Осетина чувствуется судьба, а в стихах чистое лирическое дыхание… Особенно близка ему комсомольская тема…» Это интересно. Открываем.

ВЕРНОСТЬ

Когда мой день особенно тяжел.

Когда пути не видно в стуже лютой,

Я говорю:

– Товарищ Комсомол,

Ты помоги мне в трудную минуту!

И чувствую надежное плечо,

И вижу в тучах яростное солнце,

И слышу, сердце бьется горячо,

И знаю: это верностью зовется!

«Лихо», – подумал Шумилин. И главное: ни к чему не придерешься, все правильно, но вот интересно – почему, чем меньше в стихах искренности, тем больше в «лесенке» ступенек? А ведь, в сущности, этот Иван Осотин тоже в райком залез и тоже потому, что окно не закрыли…

– Папа-а-а-а! – бросилась навстречу отцу Лизка, ребенок с рекламного плаката. – Ты в море купался и не утонул?

– Купался и не утонул, – удивленно ответил Шумилин и, посадив дочь на плечи, совершил круг почета, потом достал из дорожной сумки здоровенные, красивые яблоки – есть жалко! Лизка как-то сразу поняла, что теперь она продавщица фруктовой палатки, и стала зазывать покупателей.

– Лиза, дай нам поужинать, – строго сказала бабушка Людмила Константиновна.

Она два года назад ушла на отдых со средне-руководящей работы и никак не могла отвыкнуть от побуждающе-наставительных интонаций.

Лизка начала торговать сама с собой, а Шумилин сел за стол.

– Почему ты раньше вернулся? – спросила мать, когда сын стал расчленять ножом бледные сосиски – основное блюдо в доме Людмилы Константиновны, отдававшей ныне все силы жэку, так по привычке она называла дэз. (А странно: как ни сокращай, все равно получается нечто похожее на имена гриновских героев, которых абсолютно не волновали жилищно-бытовые проблемы.)

– Отозвали, как всегда, – объяснил Шумилин.

– Что-нибудь случилось в райкоме? Сначала прожуй…

– ЧП. Хулиганы залезли в зал заседаний, побили сувениры…

– Нашли?

– Нет еще, но милиция говорит: какие-то подростки.

– Вот именно – подростки. Ты знаешь, мне кажется, если бы у нас свободно продавали огнестрельное оружие, мальчишки друг друга перестреляли бы. Детская преступность – самое страшное!

Обиженная общим невниманием, Лизка умчалась в другую комнату и принесла как иллюстрацию к бабушкиным словам пластмассовый пистолет.

– Что же ты думаешь делать? – укоряюще спросила Людмила Константиновна. Как многие из отошедших от дел ответработников, она не верила в безвыходные ситуации.

– Заявление на стол класть не собираюсь! – обиделся он.

– Я не об этом… А впрочем, если б такое случилось в мое время, я бы ушла… Разобралась бы с ЧП и ушла!

– Ты и так ушла.

В пятидесятые годы она была третьим секретарем Краснопролетарского райкома комсомола и по призыву ушла на производство, на небольшой завод, где и проработала до пенсии. Возможно, переходу способствовал и ультиматум мужа, Петра Филипповича Шумилина, догадывавшегося о существовании супруги лишь по некоторым предметам женского туалета в квартире. О косметике и парфюмерии речь не идет: в те времена комсомольские богини были убеждены, что «Шанель №5» – это улица и дом в Париже, где живала Александра Михайловна Коллонтай. И в один прекрасный день Колин отец поставил вопрос ребром: или я, или райком! Тогда брак обладал еще таинственной крепостью и долговечностью средневекового цемента, секрет которого ныне утрачен. И Людмила Константиновна подчинилась.

– А почему ты ушла бы? – после молчания недовольно переспросил сын.

– Потому, что если такое может произойти в райкоме, грош цена тебе как первому секретарю.

– Вот так, да? Это максимализм, мама!

– Это единственно возможное отношение к делу, – отрубила Людмила Константиновна, восемь лет избиравшаяся секретарем парткома, правда, неосвобожденным. – Скачала мы не обращаем внимания на мелочи, а потом удивляемся, что начальством становятся люди, которым руководить противопоказано.

– Это ты в масштабах своего завода? – поинтересовался Шумилин, знавший о сложных отношениях матери с нынешним директором ее родного предприятия.

– Не паясничай!

– Значит, ты считаешь, мне нужно уходить?

– Во всяком случае, задуматься, как вы работаете.

– А вы работали лучше?

– Мы работали, может быть, и хуже – не так сноровисто, но зато бескорыстнее и честнее!

– И молодежь за вами шла?

– Шла!

– И на собраниях спорила?

– Спорила!

– И на субботниках горела?

– Горела!