Конец фильма, или Гипсовый трубач - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 101

Уняв бесплодный поток сознания, он сосредоточился и, прихлебывая «Зеленую обезьяну», быстро записал все, что было придумано вчера, дойдя до места, когда мстительные америкосы сбросили облажавшегося Стрюцкого в канализацию к саблезубым крысам.

…Из открытого люка донесся страшный вопль, а потом послышались хруст и чавканье, словно там, внизу, заработала огромная мясорубка. Генерал Снарк смахнул с начищенного ботинка каплю крови, приказал заварить крышку и зашагал прочь. Его ждали на экстренном совещании начальников штабов, предлагавших уничтожить Вашингтон и еще парочку штатов, как Хиросиму, пока жуткие твари не перебрались в другие города…

«Жарынин будет доволен!» — подумал Кокотов, вскочил и вдохновенно зашагал по кухне.

Писодея охватил знакомый каждому сочинителю озноб творческого всемогущества, когда слова становятся податливыми и отзывчивыми, как влюбленные женщины. В порыве шкодливого восторга он кинулся в спальню, присел на краешек постели и, просунув руку под одеяло, проникновенно потревожил спящую одноклассницу. Она в ответ сжала мускулистые ноги и пробормотала сквозь сон:

— Нет. Никогда…

Андрей Львович вернулся на кухню, к ноутбуку, хлебнул «Зеленой обезьяны» и продолжил:

Прошел год.

В космическом пространстве сквозь млечную дымку летит круглая и зеленая, как арбуз, Земля. Она несется нам навстречу. Все ближе, ближе…

Андрей Львович остановился и хотел поначалу стереть сравнение с арбузом. Но потом решил оставить. Из принципа. Из брутального озорства, которого прежде за собой не замечал. В последние дни, переполненные мукой творчества, террором соавтора, борьбой с Ибрагимбыковым и дамским разноплотьем, с ним что-то произошло: он окреп духом, возмужал телом и заматерел сердцем. С суровой ухмылкой автор «Беса наготы» вернулся к синопсису:

…Уже можно различить Европу, похожую на тонконогую овечку, пьющую воду из Гибралтарского пролива…

Писодей с удовольствием представил себе недовольную физиономию игровода, возмущенные складки на загорелой лысине, крики о том, что ему нужен синопсис, а не метафорическая диарея! И продолжил:

…Все заметнее большие города, изрезанные радиальными и кольцевыми трещинами улиц. Мадрид, Париж, Берлин, Варшава, Минск… Но нам нужна Москва и только она — вся в лучах расходящихся магистралей, в дыму заводов и чаду автомобильных пробок. А в Москве нам нужен проспект Мира. Вот он, вырвавшись из узкого русла Сретенки, ширится и течет к окраине мимо Рижского вокзала, мимо ВДНХ… Но вернемся к Садовому кольцу, отыщем неприметный прямоугольник, стиснутый домами. Скорее туда — в «Аптекарский огород», скорее — к пестролистым купам, окружившим старинный пруд…

Кокотов откинулся в кресле, гордясь собой (талантлив, талантлив на всю жизнь!). Но тут же его мысли отнесло к Наталье Павловне. Надо обязательно повести ее в «Аптекарский огород». Они постоят у водоема, любуясь оранжевыми тенями вуалехвостов (странный все-таки был сон, очень, странный!), поцелуются в изумрудном тоннеле перголы, а потом посмеются над чудными именами растений… Весенница зимняя, лилия слегка волосистая, зеленчук желтый, медуница неясная… Медуница неясная. Как подходит к Обояровой! Ему стало совестно перед Валюшкиной, ведь «Аптекарский огород» принадлежал ей, и вести туда Наталью Павловну — то же самое, что уложить новую женщину в постель, еще теплую от прежней любви. Эх, Нинка, Нинка, весенница ты моя зимняя!

Вздохнув, Кокотов продолжил работу:

…И вот перед нами пруд с темной кофейной водой, с желтыми кувшинками, с неровными берегами, поросшими осокой, крапивой и рогозом. На берегу, у самой воды — странная старая ива. Ее ствол похож на туловище огромного ископаемого ящера, вытянувшего длинную шею высоко вверх. Но что это? Откуда-то из-под ствола вьется легкий дымок. Неужели кто-то посмел бросить окурок в заповедном месте? А может, прохожий в берете с петушиным пером обронил дымящуюся вересковую трубку? Проверим — раздвинем траву, присмотримся! Не может быть! У самой земли к коре, подобно ласточкину гнезду, прилепилась крошечная хижина, сложенная из щепок и веточек, обмазанных глиной. Крышу ей заменяют брошенные внахлест клочки полиэтиленового пакета из «Шестого континента», а вместо печной трубы торчит обломок пластмассового мундштука. Он-то и дымит. В хижине есть дверь, сделанная из спичек, скрепленных проволокой. Откроем и заглянем внутрь…

«А может, мне вообще сказки писать?» — подумал автор «Любви на бильярде», не отрываясь от творчества.

…Там, в глубине хижины, виднеется очаг, сложенный из мелкой гальки. Горит огонь, и кипит вода в котле — винтовой пробке от маленькой коньячной бутылки. За столом, приспособленным из спичечного коробка, сидит крошечный Кирилл, бородатый, как Монте-Кристо. Орудуя осиным жалом вместо шила, он чинит ботинки, сшитые из обрывка плащевки. Рядом с ним Юлия, обернутая с японским изяществом в шелковый лоскут. Она мерно качает люльку — кедровую скорлупку, подвешенную на тонких жилках к верхним балкам, — и поет:

Мой Лизочек так уж мал, так уж мал!

В скорлупке спит крошечный, точно комариная личинка, младенец, укутанный в белый лепесток. Рядом с Юлей, положив брудастую морду на лапы, дремлет серый дог. Тот самый, исчезнувший! Внезапно пес открывает красные глаза, вскидывается и гулко лает. Дверь хижины медленно отворяется. Юля пугается и закрывает собой младенца. На пороге возникает страшно обросший человек с посохом. Одет он в невероятные лохмотья, похожие на маскировочный халат снайпера.

— Вы кто? — хрипло спрашивает Кирилл, сжимая в руках секиру — обломок безопасной бритвы.

Но тут из густой бороды выглядывает веселое морщинистое лицо.

— Дедушка! Ты жив! — вскрикивает молодая мать, не веря глазам.

— А что мне сделается?

Дадим нашим героям несколько минут для счастливых возгласов, объятий, поцелуев, гаданий, на кого похож Лизочек.

— Как вы нас нашли?

— Я же старый грушник! — усмехается старик. — Год к вам шел! Чайком не угостите?

— Конечно!

Кирилл кидается к белому мешку, от которого тянется толстая веревка, оканчивающаяся желтым картоном с надписью «Липтон». Художник, как хворост, берет в охапку чай и бросает в кипящую воду. Юля тем временем накрывает на стол и ставит вместо чашек пневматические пистоны, а в качестве угощения — земляничину размером с дыню. От праздничной суеты просыпается Лиза и звонко кричит, наполняя сердца счастьем новой жизни.

КОНЕЦ

Перечитав написанное, поправив опечатки и ошибки, Кокотов решил: если уж дерзить — так до конца:

Мой дорогой Андрогиновый Соавтор! Посылаю Вам окончание синопсиса. Надеюсь получить завтра вторую четверть гонорара. Поиздержался. Как там античный хор и марципановая Стеша? До встречи!

Ваш А. Кокотов

Неумело повозившись с электронной почтой, он послал свое сочинение по адресу garynin@mail.ru, запавшему в память с тех пор, когда Жарынин, наливаясь лиловым гневом, объяснял, почему нельзя переводить русский язык на латиницу. Едва ноутбук доложил, что «письмо отправлено», на плечи писодея опустились ласковые руки. Андрей Львович обернулся: за спиной стояла Нинка, умытая, причесанная, даже слегка подкрашенная, одетая в длинный розовый халат, привезенный, видимо, из дома вместе с кексом. Лицо у нее было выжидательно-строгое, как и подобает приличной женщине, перешалившей накануне.