— А я влюблена в нее.
— А как же папа?
— В него я тоже влюблена, — улыбнулась она.
— А разве так можно?
Она засмеялась:
— Элли, ты же дитя шестидесятых!
— Но все равно облом какой-то.
— Нет, — твердо сказала она. — Ничего подобного. Я просто люблю их по-разному. Я ведь не сплю с Нэнси.
— Господи, мне совсем не обязательно это знать.
— Обязательно. Мы живем по собственным правилам, Элли, и всегда жили. Мы иначе не умеем. И пока у нас неплохо получается.
Она наклонилась и поцеловала меня.
~
Следующим утром, незадолго до десяти, началось солнечное затмение. День, к сожалению, выдался пасмурным, на драматический контраст между светом и тьмой, так пугавший наших древних предков, рассчитывать не приходилось. Мы наблюдали затмение с лодки, в окружении множества других суденышек; утесы на берегу также были усеяны сотнями любопытных, глядящих на скрытое тучами солнце через защитные стеклышки. На островках пели птицы, а над морем кричали чайки, но в их голосах не было обычной мелодичности. Они тревожились, чувствуя что-то необычное, а я замерзала. Сгущающаяся над нами чернота казалась предвестницей шторма, чем-то враждебным и необъяснимым. В четверть двенадцатого солнце скрылось полностью, и все погрузилось в темноту, молчание и спустившийся сверху холод. Растерявшиеся птицы замолчали и, видимо, уснули.
Я думала, что, наверное, так все и произойдет, когда погаснет наше солнце. Не будет никакого смертоносного взрыва в конце, только медленное погружение в темноту и сон, от которого нет пробуждения, потому что будить нас будет некому.
Через пару минут солнце начало появляться вновь, постепенно, медленно, и в конце концов свет опять пролился на воду и на наши лица. Воздух наполнился птичьим пением, на этот раз радостным и легким. С утесов до нас доносились восторженные крики и аплодисменты. А мы все еще долго молчали, тронутые величием и значительностью произошедшего. Удивительной связью всего живущего. Потому что, когда потухнет свет, не станет и нас.
~
Спустя месяц после затмения Артур, как обычно, проснулся в шесть утра; однако на этот раз его глаза не проснулись вместе с ним. Я выглянула в окно и увидела, как он, спотыкаясь, будто пьяный, идет по газону. Я бегом спустилась вниз и подбежала к нему в тот самый момент, когда он обессиленно опустился на колени.
— Что, Артур? Что случилось?
— Я ничего не вижу, — сказал он. — Я ослеп.
Передняя неартериитная ишемическая невропатия зрительного нерва — так назвали это врачи; поражение зрительного нерва, в результате которого падает кровоснабжение глаз и образуется выпадение полей зрения. Случается у пожилых людей, страдающих сердечными заболеваниями; не у всех, а только у тех, которым не повезло.
— Сердечное заболевание, — сердито фыркнул Артур. — Нет, тут должно быть что-то другое.
Мать осторожно взяла его за руку, сжала пальцы.
— Я же совершенно здоров, — настаивал он. — И всегда был здоров. У меня не было никаких болезней, уж тем более сердечных.
— Ваши анализы говорят обратное, — возразил врач.
— Тогда засуньте эти анализы в свою узкую задницу, — посоветовал Артур и поднялся, чтобы уйти.
— Подожди, Артур. — Мать потянула его за руку и заставила сесть.
Врач вернулся за стол, еще раз просмотрел свои записи, потом выглянул в окно, припомнил сходные случаи из своей практики и нехарактерные, не до конца выявленные побочные эффекты, а потом спросил:
— Скажите, вы, случайно, не принимаете средства для лечения эректильной дисфункции?
Тут мать, видимо уже поняв, каким будет ответ, встала со стула и вышла, оставив отца разбираться в сексуальных причудах восьмидесятилетнего старца.
Ответ, разумеется, оказался утвердительным: да, вот уже целый год. Он читал про это средство, ждал его появления, как ребенок ждет Рождества, и стал принимать его одним из первых. Врач считал, что это напрямую связано с его слепотой. Артур тоже слышал что-то о возможных побочных действиях, но не принял это всерьез. Теперь ему предстояло отказаться от таблеток и с надеждой ждать возвращения зрения.
Они вернулись на следующий день, усталые, но все-таки немного успокоенные. Я ждала их на кухне и разливала по чашкам не чай, а виски: день клонился к вечеру, и было самое время для скотча.
— Мне очень жаль. Артур, — сказала я.
— Ты не волнуйся.
— Он еще поправится, — сказала мать. — Врач говорит, что зрение может вернуться в любой момент. Это вообще еще очень мало изучено.
— Но я должен готовиться к тому, что оно не вернется, — вздохнул Артур и потянулся за своим виски, но вместо него наткнулся на солонку. — Мне просто нравится, когда у меня эрекция. Я ничего особенного с ней не делаю, но она меня как-то успокаивает. Это даже лучше, чем хорошая книга. Как будто приятное предчувствие чего-то. Мне даже не требовалось доходить до конца.
— Я хорошо понимаю тебя, Артур, — сказал отец. И тут же заработал грозный взгляд матери. — Ты ведь не мужчина, — храбро продолжал он. — Тебе этого не понять.
Он перегнулся через стол и в знак мужской солидарности пожал Артуру руку.
Я отвела Артура в его коттедж; там было тепло и пахло вчерашним кофе. Он сел в свое любимое кресло, которое ввиду приближающейся осени мы передвинули к маленькому камину.
— Новая глава, Элли, — сказал он и глубоко вздохнул.
Это и правда была новая глава, потому что теперь я стала его глазами.
У меня была хорошая практика в детстве, когда он вел меня в лес или на берег и заставлял подробно описывать все изменения, все новые цвета и запахи. Сейчас я рассказывала ему о все возрастающем беспокойстве цапель, описывала, как они, белые и важные, расхаживают среди дубов. Еще мы собирали в лесу грибы, и он с наслаждением вдыхал их густой аромат, ощупывал их пальцами, гладил губчатую изнанку. Еще мы рыбачили и сначала сидели очень тихо, а потом он научился чувствовать момент, когда рыба касается крючка; его пальцы трогали леску бережно, как пальцы гитариста трогают струну.
Я была его глазами и в тот день, когда мы, сильно нервничая, отправились на вечеринку, посвященную выходу его книги. Это случилось холодным декабрьским вечером, когда гуляющий по Смитфилду злой ветер загонял всех прохожих в теплые бары. Я была его глазами, когда по длинному белому коридору здания, бывшего когда-то коптильней, мы шли в ресторанный зал, где все ждали его. Я почувствовала, как испуганно сжались его пальцы на моей руке, когда вокруг нас зазвучало множество голосов и началось движение, наверное казавшееся ему хаосом. Я слышала его беспокойный пульс, до тех пор пока к нам не подошла мать и не прошептала: