Толмач - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Гиголашвили cтр.№ 58

Собрались как-то гадкий утенок, черная овца, мокрая курица и белая ворона. Сидят. Нахохлились. Скучно, холодно, противно в Поднебесной. Жрать нечего, никуда не пускают, отовсюду гонят, дома нет – родня прокляла выродков. Сидят под плакучей ивой и думают, чем бы заняться. Раз мир к нам так враждебен, будем вместе кучковаться. Белая ворона стала на кражи подбивать: «Золото свистнем, дворец купим, жить там будем!» Черная овца смеется: «Тебя, дуру, сейчас же первую псы схватят!» «Почему меня? – гоношится белая ворона. – Все вороны крадут». «Но все они черные, а ты – белая! С тебя и начнут. Я-то знаю, сама такая. Как на плов ловить – так черненьких, их поймать легче…» – пригорюнилась черная овца, заплакала.

Тут заспорили мокрая курица и гадкий утенок, как от голодной смерти спастись. Дура-курица предлагает блядью поработать, по дорогам пойти, поискать, может, кто и соблазнится. А гадкий утенок шипит в ответ: «Кому о мокрых куриц пачкаться охота, когда столько пушистеньких цыплят вокруг?.. Лучше уж тогда опиумом торговать. Или к мандарину в слуги пойти. Или к апельсину в гарем. Или шелк через границу возить. Или юани в рост давать. Вы-то, твари, уже старые, а я, гадкий утенок, еще вырасту в лебедя. Живы будете – прокормлю и обогрею, подохнете – похороню. А может, и сам вам шеи посворачиваю – как настроение будет».

Долго клевались они под ивой, промокли, но так ни до чего и не доклевались. Ворона и овца отправились крестьянский двор грабить, а кончили плохо: черная овца оказалась в плове, а белую ворону сумел поймать пожилой коршун. Мокрая курица, взяв с собой гадкого утеныша, мерзла по обочинам, давала всем встречным-поперечным петухам, гусям и котам за пшено и крошки, но в конце концов самапопала в суп – из мокрой курицы и бульон оказался водянистым. А гадкий утеныш выжил, превратился в урода-селезня и в виде «утки по-шанхайски» угодил на стол к тому мандарину, которого собирался обслуживать.

Много у них еще всякого фольклора. Но лучше его не знать. И за Великую Стену не соваться. Ведь если китайцы вздумают, наконец, Сибирь, освоить, то защиты никакой нету: на Даманском пусто, колючая проволока налево ушла, кабели кобелями порваны, граница без замка. Китайцы Сибирь за пару суток возьмут. До Москвы в три дня доберутся. Через Европу в два прыжка перескочат. Через Атлантику переплывут. Америку перепрыгнут. И опять у себя дома, за Великой Стеной, окажутся. И пусть сидят, мы их не трогаем, лишь бы они сами не высовывались. Но на всякий случай достань учебник китайского, поучи иероглифы – могут скоро пригодиться.

Вот моей мошке Мушке китайские иероглифы очень по душе – я их на листе тушью нарисовал, а она мечется по ним, как по лабиринтам. Вообще если б не Мушка, от скуки сдохнуть можно. Интересная муза. Иногда приползает, иногда прилетает. Покрутится где-нибудь на светлом, чтоб я ее увидел, и – нет ее. Может, тоже когда-то толмачом была?.. При шахе персидском?.. Фараоне египетском?.. Все может быть. Ей больше всего в газетах большие гласные буквы нравятся. Найдет «А» – и присядет на жердочку. Добежит до «О» – и отдыхает в кругу. Покувыркается в «Ю» – и в сон впадет. Увидит «Я» – и прямо в окошечко норовит залезть. Вот думаю математику ей достать, цифрами заинтересовать – может, пифагорова душа в ней оживет?.. Ньютоновы искры зажгутся?.. Кстати, голощелка-аспирантка утверждает, что не яблоко упало на Ньютонову голову, а сам Ньютон упал головой на яблоко, что, в принципе, одно и то же. Яблоня от яблока, как известно, недалеко падает… Уверен: ударься он сильнее – человечество пару веков спокойнее бы прожило без всей этой атомной мутотени и ядерной ахинеи.

Пока о яблоках думал, станцию чуть не проехал. А когда на площадь вышел, Фатиму, переводчицу из Марокко, встретил – она на своем «Пежо» мимо проезжала. Оказалось, ей сегодня переводить какому-то марокканцу – тот, бедняга, год мыкался по французским лагерям, пока его в Германию не отослали, выяснив, что на него в Германии два уголовных дела за мелкие кражи заведено.

– Жаль мне его. Говорит, французы целый день по радио о правах человека кричат, а его, когда он пришел в лагерь, неделю не кормили, пока бумаги оформляли!.. Такое зверство!.. Как вообще такое может быть в Европе?.. – взглянула на меня Фатима глазами без дна, полными нежной неги.

Не в силах извлечь свой взгляд из выреза ее открытого платья, я пожал плечами:

– От французов всего можно ожидать. И бюрократов всюду много. А ты говоришь лучше по-арабски или по-французски?

– Одинаково. Мы дома, в Марракеше, по-французски говорили, потом я в Сорбонне училась. А по-арабски – только с бабушкой в деревне и с детьми на улице…

(От сочного слова «Марракеш» сладко защемило сердце: фонтаны, султаны, кальяны, спальни, купальни, звон струй, гам птиц, стуки-крики базарной площади, где показывают за динар ручных львов, колдуны глотают огонь, а у древних старух можно выторговать амулеты от сглаза и порчи, где до сих пор бродит среди бедного люда неприкаянный Гарун аль-Рашид, тайком оставляя динары у жилищ бедняков и калек…)

– …Дедушка и бабушка всегда в деревне жили. Мы с братом туда на лето ездили. После школы я в Рабат уехала, два года отучилась, а потом в Париж, в Сорбонну…

– Рабат богат?

– И красив. Я очень люблю Рабат. Там наш король живет. У него несколько дворцов. Зимой он – в Касабланке, весной – в Марракеше, осенью – в Фесе, а летом – в Рабате, потому что там всегда прохладно. Даже когда из Сахары самум веет, в Рабате двадцать пять градусов. Весь Марокко едет туда летом на отдых. Ну и в Агадир, конечно. В Агадире отдых самый лучший. Мохаммедия тоже хороша, на море лежит. Ее мавры строили, многие здания с тех времен стоят. Там, говорят, наш пророк побывал однажды, потому город так называется.

Я кивал, жарко поглядывая на нее, видя, что это ее смущает. Ну, что смущает, то и нравится. Спрашивать, есть ли у нее муж, дети и прочее, я не стал. К тому же слова из арабских сказок – «Марракеш! Рабат! Агадир! Фес! Мохаммедия!» – убаюкали меня до того, что я сказал:

– Моя мечта – побывать в Марокко. Нельзя ли отдохнуть недельку в деревне, где-нибудь в горах у бабушки и дедушки?

– Конечно, о чем речь. Старики будут только рады. У них там вообще рай. Особенно в мае, когда все цветет! – отозвалась она, тоже украдкой прокатываясь по мне взглядом, обдавая теплом замшевых глаз. – Я каждый год туда с дочерью езжу…

– А что, муж жару не переносит?

– Переносит. Но я разведена.

«Это очень хорошо!» – подумал я воодушевленно.

– Дочке сколько?

– Четырнадцать. В школу ходит. Лайла.

Это имя тоже пошло в копилку волшебных слов.

Потом я набрался смелости и спросил:

– Может, возьмете меня как-нибудь с собой?

Она зыркнула, прыснула, поправила бретельку на полном плече, машинально погладила бедро:

– Смотря как ты себя будешь вести, зависит от твоего поведения!

Это «ты», и поглаживание бедра, и озорной взгляд, и сам ответ мне очень понравились: когда речь заходит о поведении, есть много шансов выбиться в первые ученики. Хотя бы на время. Потом можно расслабиться, на заднюю парту пересесть…