Радуга тяготения - читать онлайн книгу. Автор: Томас Пинчон cтр.№ 224

Когда наконец подкатывает День П, Байрон, уж будьте надежны, ликует. Время он проводил за вынашиванием безумнейших грандиозных планов: он организует Лампочки, ясно вам, срастит себе энерго-политическую базу в Берлине, он уже врубается в тактику Стробирования: надо лишь выработать навык (это почти эдакая йога) выключаться и включаться с частотой, близкой к альфа-ритму человеческого мозга — и тогда можно даже вызвать эпилептический припадок! Честно. Байрону под стропилами палаты было видение: 20 миллионов Лампочек по всей Европе в синхронном ритме, заданном и организованном одним из множества агентов в Энергосети, так вот, эти Лампочки принимаются стробировать все вместе, люди бьются в 20 миллионах комнат, как рыбы, выброшенные на берег Идеальной Энергии… Внимание, люди, мы вас предупредили. В следующий раз некоторые из нас взорвутся. Ха-ха. Да, мы спустим на вас наши взводы камикадзэ! Слыхали про Киргизский Свет? так вот, это жопка светлячка по сравнению с тем, что мы… ой, вы не слыхали про… ну что ж, очень жаль. Потому что несколько Лампочек, скажем, миллион, какие-то 5 % от нашего числа, более чем жаждут вспыхнуть одним величественным взрывом, а не пережидать терпеливо свои запроектированные часы… И Байрон грезит о своем Партизанском Ударном Отряде, Герберту Гуверу, Стэнли Болдуину, всем этим уродам — прямо в рожу единым скоординированным махом…

Но как же неприятно просыпаться! Организация уже существует — человеческая, называется «Феб», международный картель электролампочек, штаб-квартира в Швейцарии. Управляется преимущественно «Международной ГЭ», «Осрамом» и британскими «Ассошиэйт ед Электрикал Индастриз», которые, в свою очередь, на 100 %, 29 % и 46 % соответственно владеемы компанией «Генеральная электрика» из Америки. «Феб» фиксирует цены и определяет эксплуатационную долговечностъ всех лампочек на свете, от Бразилии до Японии и Голландии (хотя «Филипс» в Голландии — бешеный пес картеля, в любую минуту может вырваться и накликать бедствий на великую Комбинацию). В такой обстановке всеобщего подавления новорожденной Лампо-Лапочке, похоже, некуда податься — начинать можно только с низов.

Однако «Феб» пока не знает, что Байрон бессмертен. Свою карьеру наш герой начинает в чисто женской опиекурильне Шарлоттенбурга, едва ли не на глазах у статуи Вернера Сименса: Байрон горит в люстре со множеством других лампочек, свидетелем самых томных разновидностей Республиканского декаданса. Знакомится со всеми башковитыми лампочками заведения: Бенито в соседней люстре неизменно планирует побег; дальше по коридору в туалете — Берни, у него всегда наготове анекдоты про уролагнию, а его мать Бренда — в кухне, рассказывает о кукурузных оладьях с гашишем, о дилдо, оснащенных помпами, дабы затапливать парегорическим оргазмом капилляры матки, о молитвах Астарте и Лилит, царице ночи, о заходах в истинную Ночь Иного, ты холодна и гола на линолеумном полу после многих дней без сна, когда грезы и слезы — естественное состояние…

Месяцы идут, лампочки одна за другой перегорают и пропадают. Первые такие случаи Байрона просто свинчивают. Он по-прежнему новенький, еще не принял своего бессмертия. Но в часы горенья он начинает познавать преходящесть других; любовь к ним, пока они еще тут, становится легче, а кроме того — острее: такая любовь, словно всякий час срока службы будет последним. Вскоре Байрон — уже Постоянный Старожил. Остальные с первого взгляда распознают его бессмертие, но никогда не обсуждают, разве что в общих чертах, когда из других областей Энергосети долетает, мигая, фольклор, сказки о Бессмертных, одна в кабинете каббалиста в Лионе, вроде бы магии обучена, другая в Норвегии, перед складом висит, глядит в арктическую белизну — от одной мысли о таком стоицизме лампочки поюжнее принимаются слабо стробировать. Если где-то и есть другие Бессмертные, они хранят молчание. Но в молчании этом — много чего, а то и всё.

Стало быть, следующий после Любви урок Байрона — Молчание.

Длительность его горения подбирается к 600 часам, и наблюдатели из Швейцарии начинают присматриваться к Байрону пристальнее. Наблюдательный Центр «Феба» располагается под малоизвестной Альпой — промозглая комната, под завязку набитая германскими электрожелезками, стеклом, латунью, эбонитом и серебром, массивные блоки терминалов косматы от латунных зажимов и винтов, а штат сверхстерильных наблюдателей в белых халатах бродит от счетчика к счетчику, легкие, как снежные смерчики, удостоверяются, что все идет как надо, что ни у единой лампочки средняя эксплуатационная долговечность не продлится больше положенного. Можете себе представить, что будет с рынком, если начнется такое.

Байрон проходит 600-часовую красную черту Наблюдения, и его незамедлительно проверяют, как полагается, на сопротивление нити накала, температуру горения, вакуум, потребляемую мощность. Все в норме. От ныне Байрона будут проверять каждые 50 часов. Всякий раз, когда подходит срок, на станции слежения раздается тихий перезвон.

При 800 часах — еще одна положенная предосторожность — в опиекурильню для передислокации Байрона засылается берлинская агентесса. На ней лайковые перчатки с асбестовой подкладкой и семидюймовые шпильки — нет, не для того, чтобы сливаться с толпой, а чтобы достать до люстры и вывернуть Байрона. Остальные лампочки наблюдают, едва сдерживая ужас. Весть разносится по всей Энергосети. Практически со скоростью света все лампочки до единой — «Азо», взирающие сверху на пустые и черные бакелитовые улицы, «Нитралампен» и «Вотаны Г» на ночных футбольных матчах, «Юст-Вольфрамы», «Моноватты» и «Сириусы» — все башковитые лампочки в Европе знают, что произошло. Все умолкают от важности этого события, от смирения пред ликом той борьбы, кою все они считали мифом. Мы ничего не можем поделать, гудит общая мысль по-над пастбищами спящих овец, вдоль по автобанам, и до горчайших кнехтов на северных угольных причалах, мы никогда ничего не могли поделать… Едва некто открывает нам малейшую надежду на трансценденцию — тут же является Центр Раскаленных Уродств и забирает его. Некоторые, там и сям, может, и протестуют, но это лишь информация, с модулируемым накалом, безвредная, и рядом не стоит со взрывами прямо в морду властям предержащим, — взрывами, которые некогда, еще в лапочной палате, в невинности своей прозревал Байрон.

Его забирают в Нойкёльн, в подвальную комнату, дом стеклодува, которой боится ночи, и потому Байрон будет гореть у него неизменно, смотреть за вазочками из флинтгласа, грифонами и цветочными кораблями, горными козлами в прыжке, зелеными паутинами, мрачными ледяными божествами. Тут одна из многих так называемых «контрольных точек», где с легкостью можно наблюдать за подозрительными лампочками.

Не проходит и двух недель, как вдоль ледяных и каменных коридоров штаб-квартиры «Феба» разносится эхо гонга, и лица на секундочку отвращаются от счетчиков. Гонг тут звучит нечасто. Гонги — это особое. Байрон миновал 1000-часовую отметку, и теперь процедура стандартна: Центр Раскаленных Уродств высылает в Берлин убийцу-порученца.

Однако происходит нечто странное. Да, чертовски странное. План таков: расколотить Байрона и прямо там же, в мастерской, отправить в стеклобой и шихту — вольфрам, конечно, утилизовать, — и пускай себе реинкарнирует в следующей работе стеклодува (дирижабль, отправляющийся в дальний полет с вершины белого небоскреба). Для Байрона такой расклад — отнюдь не конец всему: Байрон не хуже «Феба» знает, сколько часов проработал. Здесь, в этой мастерской, он довольно уже насмотрелся на то, как стекло плавят обратно в бесструктурный общий котел, из которого истекают и проистекают всевозможные стеклоформы, и с удовольствием испытал бы все это сам. Но ему не сойти с кармического колеса. Пылающая оранжевая шихта — дразнилка, издевательство. Байрону не сбежать, он обречен на бесконечный оборот патронов и лампокрадов. Вот внутрь влетает юный Гензель Гешвиндих, веймарский беспризорник — выкручивает Байрона из потолка в бережный карман и — Gesssschhhhmndig! [372] — опять в двери. Тьма вторгается в сны стеклодува. Из всех неприятностей, что его грезы выхватывают из ночи, погашенный свет хуже всех. Свет в его снах всегда был надеждой: основной такой, смертной надеждой. По мере того как спиралевидно обламываются контакты, надежда оборачивается тьмою, и сегодня стеклодув просыпается с плачем: