Общество любителей Агаты Кристи. Живой дневник - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Шульпяков cтр.№ 11

Диссонанс объясним, если вспомнить историю Вильнюса, польского Вильно. Бывшего центром огромного региона, европейским Иерусалимом. Городом, пережившим ценой страшных потерь нацизм и коммунистов. И ставшим наконец-то самим собой.

Немного великоватым себе, но все равно – жутко симпатичным местом Европы.

О прошлой славе напоминают широченные плацы. На одном из них, Кафедральном, стоит памятник князю Миндаугасу, прозванный в народе «Ныряющим». Поскольку светлейший действительно имеет опасный наклон фигуры, стоит с протянутыми руками, и только лошадь удерживает его от прыжка в пустое озеро площади.

Композицию слепили в новое время, и она неуловимо смахивает на сцену из мультика. Что мне представляется абсолютно правильным. Поскольку героев древней истории иначе, как через мультфильм, помыслить трудно.

Сразу за памятником торчит холм с остатками Верхнего замка, откуда открывается классическая панорама. За холмом лежит речка Нярис, и вьется по кустам ее тихушный приток Вильня, над которым просидеть за чашкой можно полжизни.

А потом перейти в Ужупис – и начать новую.

Этот райончик – Ужупис – из неформальных и самых странных во всем городе. Его внутренний карман, место за подкладкой, что ли. Над ним летит медный ангел на золотом шаре, а рядом у забора церковь и древнее кладбище. Еще недавно тут не было канализации и горячей воды. И район отдали на откуп художникам, хиппи. Студентам. Поэтому самые стильные кафе – и живописные помойки – здесь, вдоль речки. Просто лет через пять их выкупят и превратят Ужупис в район дорогих богемных лофтов.

Что неизбежно после вступления в Евросоюз будет.

Пока же, гуляя по городу, проваливаешься в художественные пространства. Попадаешь на открытку. Где видел эти облупленные арки? Тщательно прорисованный булыжник? Ржавые щипцы шпилей на тучном небе?

В альбоме репродукций Добужинского, вот где.

Мстислав Валерианович имел литовские корни и отрочество провел в Вильно. Могилу его родственника я нашел на буграх кладбища Rasu. Там же, под серым, как шинель, гранитом, лежит Чюрленис.

Два этих разных художника, Чюрленис и Добужинский, составляют, на мой вкус, код национального характера. Суть «литовства». Где тоже сошлись не слишком сочетаемые вещи. Детальный, под микроскопом, реализм быта – и заоблачная мечтательность, ее муары. Где порядочный литовец проводит половину своего неспешного времени.

Знаменитая на весь мир литовская фотография тоже взялась не откуда-нибудь, а из этого сочетания. Ультрареализма с туманами фантазий, акварелями их полутонов, теней.

«Хулиганы, шпана?» – спрашиваю литовских приятелей.

«Так нет, мало опасно, – размышляет вслух Донатас, – как стал Евросоюз, наши разбойники уехали в Скандинавию».

«Почему в Скандинавию?»

«Так потому что там двери не запирают».

«Понятно».

И думаю о том, как хорошо, что наша граница закрыта.

Для Скандинавии – точно.

...Ночная жизнь Вильнюса пульсирует у дверей баров, потому что в барах Евросоюза курить запрещается. И молодые люди галдят, толкаются на пороге. Однако стоит повернуть за угол – и наваливается тишина, густая и черная, как чернозем. Непроглядная.

Самое фантасмагорическое ночное место по пятницам – кабак при Доме литераторов. Ближе к двум ночи в особняк набивается публика со следами богемной жизни на лицах. Лучшие писатели-неудачники, шалавы «с интересной судьбой», юные гении – это сюда, здесь. Сценарий вечера всегда одинаков. До полуночи набирает обороты пьянка. Потом начинаются дикие танцы под ретро-диско. А завершает вечер необычная кабацкая драка – когда творческая интеллигенция пытается бить друг другу морду.

Под утро снова пьянка, кофе.

Синяки и сопли.

Утром по пустому городу, как во сне, перемещаются кучки туристов. Это католики-поляки, приехавшие поклониться Матке Божьей – Мадонне Остробрамской над Воротами Зари. После чего скромный туристический поток стекает на улицу Пилес, где кафе и янтарные бутики.

В одном из них я купил янтарную каплю с мошкой. Сувенир был недешев, но размышлять о времени, глядя на блоху, прыгавшую по земле 5 миллионов лет назад, – это, надо сказать, дорогого стоит.

Поскольку, глядя на нее, ты физически ощущаешь сладостное бессилие разума перед такой толщей времени – и такой его наглядностью.

Что остается?

Мечтать, мечтать.

Попадая в сомнамбулическую толпу Амстердама, понимаешь: европейский люд, не вписавшийся в систему буржуазных ценностей, стекается сюда. Главная приманка Амстердама – это свободная (хотя и без чеков) продажа гашиша и марихуаны. Что бы ни говорили про Рембрандта и селедку, именно трава создает ту атмосферу, в которой и Рембрандт, и селедка особенно пряны. Дарует свободу, хотя бы искусственную. Гарантирует рай, пусть и синтетический.

Амстердам заточен под человека, чье сознание находится в легком наркотическом трансе. В сущности, пейзаж города и есть человеческое подсознание; темная сторона вашей луны, которую повернули к свету. После кафе-шопа сомневаться в этом нет смысла. Поскольку смысл уже отделился от вещи и живет своей жизнью.

В меню любого кафе-шопа довольно богатый выбор. Первый раз лучше не употреблять смеси, в названии которых есть слова atomic или smashing. Поскольку никакая веревка, даже если обвязать себя трижды, не удержит вас на стуле. Все косяки (или джойнты) забиты чистейшим материалом. Поэтому курить их как разбавленный московский самосад опасно. Две-три затяжки – и стакан чая. А недокуренный джойнт всегда можно убрать в тюбик.

В нем он, собственно, и продается.

В меню десятки сортов и смесей. Чтобы разобраться в них, нужны месяцы, годы. Жизнь. Глядя на местных растаманов, я понимаю, что эти годы у них позади. И покупаю Jack Herrer, Legendary mix by legendary man.

Оптимальный вариант для новобранца.

Спустя столетие я выхожу на выпукло-вогнутую мостовую. Брожу по улицам, раскрывая-закрывая зонтик. Смотрю на воду. Вода в городе стоит чуть ниже мостовых, удваивая фасады без промежутка набережных. Сразу.

Спустя пару веков я натыкаюсь на дома, которые осели один вправо, другой влево. Или это проект безумного дизайнера? Чтобы дом не рухнул, надо держать его, так я решаю. И звоню в Москву за помощью. Москва предательски молчит, зато в переулок заваливается толпа неформальных личностей. Я призываю их на помощь, и они охотно подпирают фасад. Все, можно уходить.

В квартале красных фонарей позируют девушки всех национальностей и конфигураций. Каждая из них одаривает тебя взглядом из своего стеклянного аквариума. Причем именно в тот момент, когда и ты смотришь в глаза. Это взгляд завлекающий, первый. Выходя из ее поля зрения, ты снова поднимаешь глаза – и вы снова встречаетесь взглядами. Это взгляд финальный, последней надежды.