Торжество метафизики - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Лимонов cтр.№ 29

Мы хлопали что есть силы, чтоб потом нас не наказали, что наш отряд хлопал с недостаточным энтузиазмом. Наши представители вручили женщинам букеты наших роз, их все равно девать некуда, а мужикам — деревянные скульптуры. Которыми хорошо по голове бить. И мы, радостные, что действо кончилось, построились у клуба и пошагали. Пришли, нас запустили в пищёвку, наконец, рыжий Мишка огненной пулей первым влетел в туалет и вскипятил в банке воду. Через минуту мы уже сидели: я, Юрка и Мишка, три конфеты на клеенке, и плотоядно поглядывали на закупоренную крышкой банку. Как вдруг влетел дежурный: «Всем отрядам построиться в клуб!»

Тихо матерясь, мы хлебнули недоварившегося чая и побежали к выходу. Построились. Пошли. У сцены сидели уже наши офицеры, бэби-фэйс Евстафьев и майор Никонов, а с ними три гражданских мужика, три начальника низшего звена. Нас стали учить, как трудоустроиться после выхода из колонии. А наши опять стали оттачивать искусство спать с открытыми глазами и вертикальной шеей.

Я этой культуры наглотался в колонии под завязку. Я жил двадцать лет за границей, затем издавал радикальную газету. Я думал, все эти филармонии, алкоголики-басы в больших штанах и девочки на сучочках давно вымерли. Нет! Живы. Актрисы с записанными мочой лицами и смердящие алкаши всё озвучивают дворянскую пожухлую культуру массам.

Однажды нам привезли пьесу по мотивам пьесы К. Гоцци «Любовь к трем апельсинам». Называлась пьеса еще более забойно. «Десять волшебных апельсинов»! В пьесе действовали Король, Принц, Лекарь, Волшебница. Одежды в основном зеленые. Там пищали, прыгали, ползали по сцене и говорили — ну просто глоссолалия какая-то раздавалась. Зэки глухо роптали (наш отряд сидел на задних рядах), я роптал вначале тоже, но затем стал медитировать на сцену и происходящее на сцене и на звуки. Я так заторчал, в конце концов, на этом спектакле, мне выходить не хотелось потом из клуба.

Еще они завели моду, чтоб офицеры читали нам в клубе лекции. Начал Евстафьев, он прочел к 300-летию Петербурга лекцию «Неизвестный Петербург». Ясно, он ее передрал из исторической книги. Было не так уж и неинтересно, но когда тебя приволокли в клуб пятый раз за день, у тебя гудят ноги, болит позвоночник, а ты обязан сидеть навытяжку, то, конечно, тебе тотчас открывается нестрашная и понятная тайна. По приказу Хозяина нас элементарно убивают клубом. Высасывают из нас соки. Многим нашим пацанам в понедельник опять на промзону вкалывать. А они даже чаю нормально в воскресенье не попили.

Слушая лекцию Евстафьева, я вдруг сообразил ужасное. Это по моему предложению на трех страницах, где я прежде всего предлагал ознакамливать зэков с историей, с понятиями «История» и «Государство», они и начали нам читать лекции. Это я виновен в том, что нас привели строем в клуб и мы сидим и мучаемся, нам неудобно, плохо, муторно. В это время мы сидели бы с комфортом на корточках в локалке, курящие покуривали бы. Вот как они умеют даже мою Мысль превратить в пытку, обратить против нас.

Я, конечно, никому не сказал, что это по моему предложению стали нам читать лекции. Была надежда, что они скоро устанут сами от этого нововведения и лекции прекратятся. Вскоре так и случилось. Как обычно в России и бывает.

Рыжий Мишка Ярош выглядит как крупный тощий гвоздь со шляпкой-головой, сбитой на сторону. Вот он идет в своих рыжих (оправа такая) очках, размахивая руками, с работы, он парень толковый и потому помогает бухгалтеру или, как модно говорить сейчас, экономисту колонии. Экономист — подполковник, старше его по званию только Хозяин Зорин, Хозяин — полковник, потому у Мишки есть крыша, то есть, может быть, его, Мишку, не сразу закроют в ШИЗО, если он совершит косяк. В остальном у Мишки больше никаких привилегий. Родители к нему приезжают хорошо если раз в год, живут они на Севере. Мишка хочет жрать, и чаю, и конфеток, как все мы. Когда мы топаем строем с завтрака и обеда, Мишка, Юрка и музыканты выскакивают из наших шеренг (для этого мы останавливаемся по команде завхоза или бригадира) и бегут опрометью в клуб. Там у них у каждого свои дела. У Мишки есть стол и комната, в которой он сидит с экономистом.

Мишку судили за вооруженное ограбление, когда он был еще малолеткой. Судили их пятерых, и все у них там было организовано серьезно. Маски с прорезями для глаз и рта, оружие. Была задумана экспроприация очень богатого человека. Мишка получил срок девять лет, недавно ему сняли год ввиду изменений по его статье в Уголовном кодексе, и у него осталась восьмерка. Он чуть еще недотянул до половины срока. Конец срока у них с Юркой в 2007 году, если, конечно, не удастся выйти по УДО пораньше. Надо сказать, что до моего появления в колонии они об УДО и не мечтали. Но сейчас задумались. Ведь правда есть же УДО, в Уголовном кодексе прописано. На практике Хозяин и офицеры колонии всемогущи, им ничего не стоит послать тебя в ШИЗО за то, что ты небрит или сорвал с ветки зеленое крошечное яблоко. А побывав в ШИЗО, ты автоматически отдаляешься от условно-досрочного освобождения на шесть месяцев, я уже говорил. А пройдут шесть месяцев, тебя могут опять загнать в ШИЗО за то, что ты не поздоровался с офицером…

Мишка, впрочем, уживчивый парень. Без очков, конопатый, он смотрится как тощая такая моль. Нос ему сожгло солнце, и этот его клубень носа шелушится. Мишка по виду своему принадлежит к типажу студента-мажора, хотя он таковым не является. Впрочем, по лагерному положению он все же привилегированный штабной юноша. У него собственный пропуск, и он может передвигаться по лагерю без сопровождения.

Еще до того как мы стали хлебниками — я и двое этих австро-венгерских военнопленных, как я их шутливо называю, — Мишка извел все мое хозяйственное мыло. Он подскочил ко мне в первый раз: «Мыльца не одолжишь? Носки выстирать нечем, я с подполом в одной комнате работаю. Неудобно вонять». Я дал ему мыло. Он вернул его аккуратно промокнутое, не мокрое через полчаса. Через день он опять попросил у меня мыло. Я опять дал. Когда он возвращал уменьшившееся мыло, появился Юрка и строго отчитал его: «Не наглей, Рыжий. У человека один кусок мыла!» Мишка застеснялся. Постепенно выяснилось, что старший Юрка строго воспитывает младшего. Мишка подчиняется, потому что Юрка начитанный, музыкально образованный и вообще крутой. Когда Юрка сидел в тюрьме в Подольске, он набивал татуировки. Сам он прилично исколот драконами, девушками и кельтскими крестами. Но исколота лишь левая половина его тела и грудь — куда он мог дотянуться правой рукой. Он вопреки хромоте хорошо подкачан, компактные, но рельефные мышцы. Как я уже говорил, я завидую его разработанному животу: просто классика, панцирные пластины, а не живот у Юрки. По всему по этому Юрка пользуется авторитетом у Мишки. Юрка самый «интеллигентный», как любили выразиться наши мамы, тип в колонии. А в Мишке, следовательно, есть стремление к таким людям. Юркина же интеллигентность, она, в отличие от моей, музыкальная. Юрка про всю современную музыку все знает, тогда как я, например, обладаю более старомодной «интеллигентностью» — книжной. Но самая современная интеллигентность ныне компьютерно-интернетная. Нам с Юркой до нее рукой не достать. По-видимому, и хлебниками мы стали, исходя из соображений развитости, «интеллигентности». Они там вдвоем посмотрели на меня неделю, пошушукались и предложили стать их хлебником. Подозревать, что они сделали это из меркантильных соображений, нет оснований, я тогда и дачки еще не получал. И выглядел более подозрительно, чем самый подозрительный из новоприбывших. Они рисковали со мной, когда брали в хлебники. Еще ведь было неизвестно, как будет вести себя по отношению ко мне Хозяин колонии… И было неизвестно, что может открыться в прошлом у такого человека, как я. Они могли бы выждать.