Палач - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Лимонов cтр.№ 64

— Бастардс [2] сделали все, чтобы исковеркать мою жизнь, Наташа, — серьезно отвечает Мерилин, упирая на последнее «а» в «Наташе». — Все, что возможно. Выдали меня замуж за кретина и импотента. Но зато «нашего» круга! До этого они успели исковеркать мое детство.

— Оскар, а ты будешь посылать журнал своим родителям? — переходит к Оскару Наташка, понимая, что Мерилин ей не переубедить. — Твой член, правда, не так ярко виден, как половой орган Мерилии, но, может быть, твоим папочке и мамочке будет приятен их грозный сын, философствующий с помощью кнута… Кто там философствовал с помощью молотка?

— Ницше. Удивлен твоими познаниями в области философии. Видны преимущества советской системы образования. Неужели они преподают Ницше детям?

— Нет, — обижается Наташка. — Я сама читала. Какая там школа, ты что, смеешься… Даже Достоевского до недавнего времени скрывали. Не доверяют своему собственному народу…

— Ебаные политиканы все одинаковы. — Мерилин достает из своей валяющейся на диване сумочки джойнт и закуривает его. — Люди типа моего папочки. Бляди! Они хотят контролировать все: наше детство, наши книги, даже наш секс! Чем лучше наш секс, чем интереснее, тем более мы для них опасны. Они хотят, чтобы мы испытывали отвращение к сексу, боялись его и презирали. Тогда мы будем с большим коэффициентом полезного действия выполнять все эти придуманные ими, очень важные для существования их общества бессмысленные работы.

Так и не сумевший сообщить девушкам, что он не пошлет, разумеется, журнал своим родителям, с которыми он уже два года, в любом случае, не переписывается, Оскар думает, что Мерилин, которая моложе и его, и Наташки, права. Он сам сумел избежать закабаления бессмысленностью, помогло секретное оружие. Наташкино секретное оружие скрыто сейчас под джинсами, мягонькое, тихо покоится между ног, может быть, чуть приморозилось кокаином… Большинство же человечества, не обладая никакими особенными талантами, послушно занято «бессмысленными работами»…

4

Мерилин удалилась, а Оскар и Наташка продолжали лежать на шкуре, покуривая оставленный им Мерилин джойнт. Наташка опять взяла в руки журнал.

— «Палач. Человек будущего. Мужчина XXI века!» — прочла она заголовок на обложке. — Да, Оскарчик, ты станешь очень популярным в ближайшие дни. Однажды я позвоню тебе, а ты высокомерно спросишь: «Наташа? А кто вы такая? Я вас не помню…»

— Забудешь тебя, как же, — бурчит Оскар и, съехав головой далеко под Наташку, пытается лизнуть языком ее ступню.

— Ой, что ты делаешь, О, щекотно! — отдергивает ногу Наташка. — А что, забудешь однажды и Наташку. Все проходит…

— Начинаются русские штучки. Мировая скорбь. Может быть, водки выпьем?

— Вы, поляки, еще большие алкоголики, чем русские… — Наташка высовывает язык смеющемуся, лежа на спине — голова меж Наташкиных ног — Оскару. — Уж я знаю, бывала с тобой на польских парти. Напиваетесь как свиньи. Не могу понять, как такая нация могла дать миру Шопена.

— Я алкоголик, да? Разве я алкоголик?

— Ну, ты нет, другие — да. Ты вообще, если хочешь знать, Оскарчик, выродок из своего народа. Нехарактерный. Интернационаньный Оскар. Выродок, бастард, — смеется Наташка.

— Зато ты русская девушка. Уж в этом сомнения нет. Героиня Достоевского.

— Спасибо! Если хочешь знать, я тоже выродок и далеко не типично русская. Ты что, думаешь, таких, как я, в Москве на каждой углу можно встретить?

— Эй, я не сказал, что ты не в единственном экземпляре…

— Негодяй! — Наташка хватает Оскара за уши, — Замучаем мучителя! — кричит она и издает ее особый, Наташкин, обезьяний клич — простое заикание, аранжированное особым образом: — Ува-ува-ува!

— Одна! Одна! Единственная в мире. Ни в Нью-Йорке, ни в Москве, ни в Париже таких больше нет.

— То-то. — Наташка отпускает Оскаровы уши. — Кстати, о поляках. Мне звонил тараканий бог Яцек. Жаловался на тебя. Просил, чтоб я с тобой поговорила.

— Что этому-то нужно? Последний раз я видел его пару недель назад на обеде в доме Габриэл. Мы едва сказали друг другу десяток слов. И откуда он узнал твой телефон?

— Телефон я ему дала еще на твой день рождения.

— Так чего же он хочет? Мог бы сам мне позвонить.

— Он сказал, что будто бы ты отнял у девочки мать. Ты присвоил и подчинил себе Габриэл. И что ваши отношения с Габриэл травмируют Эстеллу.

— О господи! — Оскар даже приподнялся и сел на шкуре рядом с Наташкой. — Слушай, ну их всех к дьяволу. И тараканьего бога, и Эстеллу, и Габриэл тоже. Выходи за меня замуж, а? Будем жить счастливо и радостно среди цветов, в теплом климате. Где-нибудь под пальмами…

— Глупо, Оскар. Я люблю танцевать, а под пальмами нет диско, нет общества, а я люблю блистать. Нет нью-йоркских ресторанов… И черные, или азиаты, или латиноамериканцы, которые там живут, постоянно режут друг друга. В свободное от междоусобиц время» им будет приятно изнасиловать русскую девушку и съесть поляка… Ты хочешь быть съеденным? Я лично не хочу быть изнасилованной бандой солдат.

— Ох, какая ты серьезная… — вздохнул Оскар. — Реалистка. Можно поехать жить в Грецию. Греки хотя и тоже варвары, но…

— Мы умрем там от скуки, Оскар. Зимой там идут дожди, и все Вандербилты и Ротшильды возвращаются в ярко освещенные столицы мира. Выбрось из головы бредни, Оскарчик.

— Хорошо, — вздохнул Оскар. — Что еще сказал сумасшедший?

— Эстелла будто бы призналась ему, что мать каждую ночь кричит во сне, с тех пор как познакомилась с «этим монстром». Так тебя, миленький О, называет толстая девочка.

— Ну, если я подчинил себе мать, то Яцек, несомненно, сумел подчинить себе дочь. Рассказывать чужому человеку семейные секреты не станешь. Не удивлюсь, если два урода уже сумели организовать общий секс… Старый мастурбатор и математическая девочка. Родится Франкенштейн…

— Более того, толстая девочка сумела несколько раз рассмотреть мамашу Крониадис в голом виде. Утверждает, что ее плечи и ягодицы испещрены свежими и зажившими шрамами. «Я думаю, он, как вампир, пьет из мамы кровь», — все это Эстелла поверила Яцеку, он — мне, а я — по его просьбе — сообщаю эти строго конфиденциальные сведения тебе.

Судя по Наташкиному сощурившемуся попеременно в сотне различных улыбок лицу, ей эта история была смешна. Оскара же новость насторожила. Почти подсознательно он ожидал опасности со стороны соотечественника.

— Ты что, считаешь, что это опасно для тебя? — правильно истолковала Наташка внезапно ставшее серьезным выражение лица Оскара.

— Ничего хорошего в этом нет, — вздохнул Оскар. — Я не совсем понимаю, как мне могут навредить Эстелла или даже Яцек, но то, что девчонка лезет в мамину жизнь, ничего, конечно, в ее жизни не понимая, очень плохо. Если бы Габриэл не любила Эстеллу, все было бы просто, дитя можно было бы отправить к дядюшкам и тетушкам, к первому попавшемуся родственнику или родственнице, в Грецию, в Испанию, куда угодно…