— Животное на дереве — что это?
На этот раз никакой реакции. Оставшиеся силы Дженни тратила на то, чтобы игнорировать меня. Скоро она уже не будет меня слышать.
Я наклонился к ней — так близко, что почувствовал химический цветочный аромат ее шампуня. По коже медленной холодной волной побежали мурашки. Я словно прижался к привидению.
— Миссис Спейн. — Я поставил палец на пластиковый конверт, на зловещее черное существо, которое обвилось вокруг ветки. Оно улыбалось мне. Глаза оранжевые, в распахнутой пасти треугольные белые зубы. — Посмотрите на рисунок, миссис Спейн. Скажите, что это?
Ее ресницы дрогнули.
— Кошка.
Именно так я и думал — и сейчас не мог поверить, что принял это существо за безвредного пушистого зверька.
— У вас нет кошки. И у соседей тоже.
— Эмма хотела кошку. Поэтому и нарисовала.
— Это похоже не на домашнего питомца, а на дикого, кровожадного зверя. Такого маленькая девочка в постель с собой не возьмет. Кто это, миссис Спейн? Норка? Росомаха? Кто?
— Не знаю. Эмма сама его придумала. Какая разница?
— Насколько я знаю, Эмма любила все красивое — мягкие пушистые розовые вещи. Где она могла увидеть такого зверя?
— Без понятия. Может, в школе. По телевизору.
— Нет, миссис Спейн. Она нашла его дома.
— Нет. Я бы не разрешила своим детям подходить к дикому животному. Давайте обыщите дом. Ничего подобного вы там не найдете.
— Я уже нашел. Вы знаете, что Пэт общался на форумах в Интернете?
Дженни повернула голову так резко, что я вздрогнул. Ее зрачки расширились.
— Нет, неправда.
— Мы нашли его сообщения.
— Нет, ничего вы не нашли. Это же Интернет — там любой человек может выдать себя за кого угодно. Пэт в Интернете не сидел — он только брату писал и подыскивал вакансии.
Ее голова и руки затряслись мелкой дрожью.
— Миссис Спейн, мы нашли сообщения в вашем домашнем компьютере. Кто-то попробовал удалить журнал интернет-браузера, но у него это не совсем получилось и наши парни мигом восстановили данные. В течение нескольких месяцев до смерти Пэт пытался поймать — или по крайней мере опознать — хищника, который живет у него за стеной.
— Это просто шутка. Он скучал, у него было много свободного времени, вот он и решил проверить, как к этому отнесутся люди в сети. Это все.
— А волчий капкан на чердаке? А дыры в стенах? Видеоняни? Все это тоже шутки?
— Не знаю. Не помню. Дыры в стенах возникли сами собой — дома построены паршиво, вот и разваливаются на части… Видеоняни — это просто Пэт играл с детьми, они хотели проверить…
— Миссис Спейн, послушайте — мы сейчас одни. Я ничего не записываю. Я не зачитал вам ваши права. Все, что вы скажете, не может быть использовано против вас.
Многие следователи часто так рискуют, делая ставку на то, что если подозреваемый заговорит однажды, то во второй раз уже будет легче, или что непригодные для суда показания помогут найти то, что можно использовать. Я не люблю рисковать, однако в тот раз у меня не было времени и выбирать не приходилось. Дженни никогда не признала бы свою вину в официальной обстановке. Я не мог предложить ей того, что было бы ей нужнее чудесной прохлады бритвенных лезвий, очищающего огня инсектицида, зовущего моря. Все, чем я мог ей пригрозить, было для нее не страшнее мысли о пятидесяти годах, прожитых на этой Земле.
Если бы в сознании Дженни шевелилась хоть малейшая надежда на будущее, она бы вообще не стала мне ничего рассказывать — не важно, грозила бы ей тюрьма или нет. Но я знаю кое-что о тех, кто готовится покончить с собой: они хотят, чтобы люди знали, как все вышло. Возможно, они хотят знать, что последний фрагмент их жизни сохранится в чьей-то памяти и после того, как они станут землей и водой. Возможно, они просто хотят сбросить этот пульсирующий, кровавый груз кому-то на руки, чтобы он не обременял их в пути. Хотят сохранить историю своей жизни. Никто в мире не знает об этом лучше меня.
Именно это я и предлагал Дженни Спейн: возможность поделиться своей историей. Я бы сидел там сколько нужно — пока голубое небо не стало черным, пока за холмами в Брокен-Харбор не погасли ухмыляющиеся фонари из тыкв, пока не загорелись бы дерзкие рождественские огни. Пока она говорила, она была бы жива.
Тишина. Дженни обдумывала мои слова. Дрожь прекратилась. Ее ладони медленно высвободились из мягких рукавов и потянулись к рисунку. Как слепая, она ощупывала четыре желтых головы, четыре улыбки, слово «ЭММА», написанное печатными буквами в нижнем углу.
— Зверь вылез наружу… — Струйка шепота еле пробивалась в застывшем воздухе.
Медленно, опасаясь ее спугнуть, я откинулся на спинку кресла, чтобы дать ей больше пространства, и только тогда осознал, что отчаянно пытался задержать дыхание, и теперь у меня кружится голова.
— Давайте начнем с начала, — сказал я. — Как все началось?
Дженни тяжело помотала головой на подушке.
— Я бы это прекратила, если бы знала. Я лежу здесь и думаю, думаю об этом, но ничего не приходит в голову.
— Когда вы заметили, что Пэта что-то беспокоит?
— Давно, сто лет назад — в мае, в начале июня? Бывало, я спрошу у него что-нибудь, а он не отвечает; посмотрю на него — а он уставился в одну точку, словно прислушивается. А если дети начинали шуметь, Пэт взвивался и кричал: «Заткнитесь!» Когда я спрашивала у него, в чем проблема, он отвечал: «Ни в чем, просто хочу немного тишины и покоя в собственном доме, черт побери». Это все мелочи — никто другой бы ничего не заметил, и он сам говорил, что у него все хорошо, но я-то его знала как свои пять пальцев. Понимала, что с ним что-то не то.
— Но не знали — что именно.
— Откуда я могла знать? — Внезапно в голосе Дженни появились оправдывающиеся нотки. — Он сказал пару раз, что на чердаке кто-то скребется, однако я ничего не слышала. Решила, что туда залетает большая птица. Я не думала, что это что-то серьезное, и с чего бы? Просто считала, что у Пэта депрессия из-за того, что его уволили.
А Пэт в то же самое время все больше опасался: вдруг она подумает, будто у него галлюцинации. То, что зверь действует и на ее психику, он принял как данность.
— Он переживал из-за того, что остался без работы? — спросил я.
— Да, очень сильно. Мы… — Дженни беспокойно заворочалась в постели и резко вздохнула, словно у нее открылась какая-то рана. — Из-за этого у нас возникли проблемы, мы начали ссориться, чего раньше не случалось. Пэт любил заботиться обо всех нас — он был счастлив, когда я ушла с работы, так гордился тем, что мы можем себе это позволить. А когда его уволили… Поначалу он был абсолютно позитивен, говорил: «Не волнуйтесь, малыши, я мигом найду что-нибудь еще. Не переживай, детка, покупай топ, который хотела». Я тоже думала, что он непременно устроится на новую работу — он же хороший специалист и работает как проклятый, верно?