Я понимаю, что для Руцкого я неприятный «обличитель». «Подлее и хуже всего, когда такого рода «обличители» появляются из среды оппозиции, подхватывая домыслы «желтой прессы», целенаправленно вбивая в сознание людей, что Руцкой — это не тот человек, за которого он себя выдает, и т. д. и т. п.», — возмущается Руцкой. До «желтой прессы» мне дела нет. Допускаю, что ее мнения могут в данном единичном случае совпадать с моими. Да, я целенаправленно вбиваю в сознание людей, что Руцкой (также как Жириновский или Зюганов) не может быть лидером оппозиции, так как его послужной список политика из рук вон плох. Его «политические кульбиты ясно указывают на степень его беспринципности» — согласен я с газетой «День», высказавшей это в 1992 г. Я, как видим, своей позиции не менял, это прохановские требования к «нашим» изменились. (Из агентства «Дня в «Дне»» № 21 за 1992 г. не откажу себе в удовольствии процитировать: «Уезжая на заработки, Горбачев оставляет на хозяйстве Цыпко». «Говорухин долго скрывал, что не слишком умен»).
Номер Руцкого не пройдет. Помимо того, что он оппортунист, он еще и маловат для работы президента. У Руцкого нет политических убеждений. Никаких. Процитированная ниже программа «Державы» — не политическая программа, но популистская, кое-как сделанная «под народ». Когда 17 марта 1992 г. патриоты (и я среди них) пытались восстановить СССР в Воронове, Руцкой обещал посадить всех.
Я понимаю, что для Проханова я досадливый, неудобный и якобы неуживчивый человек. И что с таким делать, черт его знает. Демократом не был, коммунистом не был, в Париже уже не живет (вообще нигде не живет — бомж), а если и «льет воду на мельницу», то все же союзников — свою, да Баркашова, да Анпилова. И Баркашов неудобный, все злее на Руцкого «тянет». Разброд, скандал в благородном семействе! Собеседники на эзоповом языке прямо имен не назвали, но кто знает эзопов язык, тот понимает.
Того не хочет понять сам Проханов, что мы не одиноки, я или Баркашов, в своей радикальной критике оппозиции. Мы лишь видимые выразители массовых процессов, происходящих в рядах старших и младших офицеров и нижних членов оппозиции. Мы, офицеры, недовольны (и очень) захватом власти в оппозиции чужими. Мы требуем чистки. Мы требуем честности и принципиальности! Требуем, среди прочего, и своих прав на лидерство. У нас, в отличие от чужих (их заслуга — всего лишь высокая последняя должность «бывшего»), есть заслуги. Поэтому мы возмущены засильем всех этих Руцких, Цыпко, Глазьевых и Грязьевых (если последнего нет, то обязательно появится).
Но уже ясно, что чистки не будет. Потому от толпы оппозиции сделала 10 июня с.г. шаг в сторону революционная оппозиция — радикалы. Будут еще шаги. Ясно, что, отказавшись от фрондерства (помнится, он даже называл себя с вызовом «фашистом»), Проханов сделал свой выбор: взялся работать на умеренную, среднюю оппозицию: на Зюганова и вот совсем на чужака-перебежчика — Руцкого. Из газеты «Завтра» закономерно исчез радикализм, остались лишь охлажденные патриотические безделки — потерявшие жизнь лозунги. Перехода от патриотизма к национализму Проханов никогда не совершит. Почему именно такой выбор сделал Проханов?
4. Человек Системы
Дело в том, что Проханов — человек Системы. Как писатель и журналист он вырос и сформировался в Системе и доверяет только ей. Все его заговоры (а они таки его!) — и «Слово к Народу!», и затем ФНС, были на самом деле дворцовыми интригами именитых бояр-«верховников». Проханов практически единолично, обаянием своим и общительностью, объединил заговорщиков. Проханов не верит в живые силы вне Системы. (Какие там Баркашовы, Дугины, Лимоновы… Какая их последняя должность? Никакой! Ну так о чем с ними говорить?) Вот и сегодня он послушно и привычно плетет сеть интриг в пользу человека Системы, побывавшего вторым в иерархии государства, — в пользу Руцкого.
Из них двоих Проханов больше годится в президенты. Почему он предпочитает роль «серого кардинала»? Ответ, может быть, знают его близкие. Я не знаю. Что ждет Проханова? Лучше всего его трагическое положение сочинителя сценариев, в которых главные роли играют другие, иллюстрирует сцена, которую я наблюдал (в компании генерала Филатова) в одну из ночей Белого дома. Мы вышли на улицу вслед за Прохановым, ушедшим, кажется, искать сыновей. Мы увидели, как, выйдя из толпы, он уверенно проследовал прочь меж деревьев. Длинноволосый, в кепке, в длинном плаще, с папкой, которую прижимал к груди. Остановился, огляделся, посмотрел отстраненно на Белый дом и медленно ушел. У него была такая красивая «разочарованная» спина. Дело в том, что в Белом доме ему нечего было делать — лидерство войсками, которые мы сформировали, захватили другие, совсем чужие оппозиции люди. Потому он выпил со своими — с нами — в буфете контрабандной водки «за победу» и, невеселый, ретировался с «разочарованной» спиной. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
Теперь мавр Проханов работает на Руцкого.
А кого же, спросят, в президенты? Да лучше никого, чем нечестного, нестойкого, глупого, чем нахрапом рвущегося. (Тем более что выборы, скорее всего, не состоятся в невыгодных для Ельцина условиях в 1996 г.) Стремление избавиться от режима понятно, я его разделяю и работаю на баррикадах для этого. Но желание избрать лишь бы кого нового — не разделяю, категорически против. Неминуемо нарвемся на еще худшего, продолжим цепь Черненко — Горбачев — Ельцин… России нужен вождь, а не президент. Вождей же не выбирают. Вожди приходят сами. И, появившись, вождь неоспорим.
«Лимонка» в стукачей-интеллигентов
Интересно, Мазепа понимал, что он предатель? А Власов? Александр Исаевич Солженицын в нирване самообожания, я полагаю, так и не понимает, что он своим «Архипелагом» настучал Западу на Россию, которую он якобы горячо любит. И причинил вреда в тысячи раз больше, чем все перебежчики, приговоренные к смертной казни, все гордиевские и шевченко.
Группа лиц, называющих себя «интеллигенцией» страны, поместила в «Известиях» открытое письмо президенту и затем встретилась с ним. На его территории. Требовали «запретить», «оградить», «обратить пристальное внимание». (Всегда особый Солженицын побеседовал с Ельциным отдельно.)
Кто же эти самозваные «интеллигенты», добровольные «суки», как в зоне называют тех, кто сотрудничает с охраной лагеря? (Так ведь, Александр Исаевич?) Ни Аллу Гербер, ни Булата Окуджаву, ни Григория Бакланова большими писателями не назовешь. Вялые таланты, авторы тотально нечитаемых после 1985 г. произведений. Если Окуджава был хотя бы широко известен благодаря своим обывательским песням периода застойных годов, то о Бакланове знают лишь в литературной тусовке (он был редактором журнала «Знамя»). А уж большинство — «болото», восемь десятков пришедших к президенту пожаловаться и настучать, — вовсе наемные чиновники культуры крошечного калибра. Они ревностно обслуживали советскую власть, теперь обслуживают президентскую, абсолютистскую: оскоцкие, нуйкины, жуйкины и плюйкины.
Рассказывали они президенту свои старушечьи страхи, пересказывали сплетни (так, Бакланов настучал на уже попавшего в опалу Полторанина, что тот якобы обещал «принести» СМИ Зюганова и Жириновского). Требовали защитить от «фашизма». Мы видели всю эту массовую сцену по телевизору — бороды, морщины, плеши, седины. Сеанс коллективного стукачества. Степень низости этих людей была очевидна даже по тем небольшим обрывкам, которые нам позволили увидеть на теле. Хочется сказать Бакланову: «Эй, вы же на фронте были, разве пинают падающего, опального уже? Не мне защищать Полторанина, но нельзя быть настолько безнравственным. Это шакалы набрасываются на обессилевших своих же товарищей!» Впрочем, что взять с «антифашиста» Бакланова, он не постеснялся поставить под своей приветственной телеграммой в адрес Ельцина («Лит. газета» от 28 августа 1991 г.) не только дату 20 августа, но и время: 19:00. То был шедевр верноподданнического неприличия.