Апокриф - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Гончаров cтр.№ 127

Дальше информационная лакуна. Практически никаких сведений о том, что представлял из себя Острихс-ребенок в возрасте до пятнадцати лет. Видимо, тихим был и спокойным. Таких не помнят ни воспитатели, ни учителя, ни однокашники. Запоминаются, как правило, непоседы, драчуны, сорвиголовы или особые бестолочи, то есть, те, с кем пришлось помучиться, хлебнуть неприятностей. Так сказать, фантомные боли не дают забыть.

А вот, когда объекту исполнилось пятнадцать лет, информация о нем начинает бурно прибывать, пополняясь сразу из многих источников. И это, совершенно очевидно, связано с тем, что окружавшим Острихса стал заметен его Дар.

Агент «Штиль»: «Имея задание при возможности собирать любую информацию по известному Вам фигуранту, мне удалось навести на разговор о нем инженера нашего завода С., с которым я поддерживаю приятельские отношения и о возможном знакомстве которого с фигурантом я получил информацию от моего инструктора. Контакт носил характер коллективной беседы в ходе корпоративной вечеринки сотрудников технических служб завода. В беседе участвовали еще пять человек (список прилагается). Ниже привожу изложение рассказа С., составленное на основе расшифровки аудиозаписи (фрагмент).

«… А школьное прозвище у него было — Остик. Я тогда был учащимся девятой ступени. У меня была, скажу прямо, нехорошая репутация в школе. Парень я был сильный и довольно наглый. Собрал вокруг себя небольшую шайку таких же сорванцов, и стали мы изображать из себя эдакое бандитское братство. Кино насмотрелись. Один — за всех, все — за одного, закон молчания и тому подобная чепуха. Да! Ну, покуривали и даже немножко попивали… Подлавливали и своих соучеников, и ребят из других гимназий… Брали у них «взаймы» деньги, которые давали чадам родители… Разумеется, без отдачи брали… Стыдно вспомнить… Сейчас… А тогда! Остика, правда, не задевали. Черт его знает, почему. Не попадался он нам как-то. Невидимым он был каким-то для нас. Уж как ему это удавалось — не знаю.

Но однажды мы… ну, я с компанией, здорово влипли…

Захаживала нередко к нам в гимназию одна дамочка из попечительского совета. Ну такая правильная, ну такая нудная, ну такая, к тому же, активная… до рвоты. Ух и не любили мы ее… Скачешь ты это, бывало, на переменке по своим делам в приятном тебе темпе и при уютном для тебя внешнем виде, и тут, не дай бог, эта зараза… И, как всегда, при эскорте кого из педелей, а то и при директоре. И вот останавливает она тебя, голубчика, и начинает, закатив глаза, нудным голосом тебе вычитывать: и вид-то у тебя неаккуратный, недостойный, значит, звания гимназиста, и продвижение-то у тебя по почтенному заведению недостаточно чинное, и взгляд-то у тебя без должной меры робости, и надо-то тебе обратить внимание на такие-то и такие-то примеры, и только тогда ты сможешь достичь того-то и того-то, а если не внемлешь — то станешь таким-то и таким-то и попадешь туда-то и туда-то… Кошмар! А переменка-то кончается, а курнуть-то ты по тихому в сортире не успел, а сыграть-то в «три деньги» с приятелями не удалось, а тиснуться слегка в темном углу у раздевалки спортзала с девчонкой из параллели не получилось, так как простоял ты все это замечательное время столб столбом пред очами этой дуры, демонстрируя удрученный вид и, временами, механически кивая, дескать: понял, осознал…

Короче, однажды в конце урока, как сейчас помню, — истории Отечества, заявилась она к нам в класс вместе с директором. Просидела с умным видом минут десять — тут и звонок. Большая перемена. Все из класса вывалили, а последними — эта мымра с педелем и директором. Остановились они недалеко от двери в класс и о чем-то разглагольствуют. А я вижу, что на педельской кафедре стоит ее сумка (большая такая, почти с портфель), в которой она вечно бумаги какие-то таскала. Вот я и говорю своим дружкам Клеце и Винту: «Давайте ей «таракана» в кошелку сунем! У меня есть — только зарядить». «Таракан» — эта такая совсем надо сказать безобидная шутка, по сравнению с теми, которые у нас в арсенале были. Такой примитивный механизм из металлической скобки резинки и пуговицы. Натянутая между усиков скобы резинка взводилась вращением пуговицы, сквозь дырки которой эта резинка была продернута. Чтобы зафиксировать завод, устройство заворачивалось в импровизированный конвертик из первой попавшейся бумажки. Затем этот конвертик преподносился, или просто подкладывался тому, кого хотели разыграть. Особенно здорово это получалось с девчонками. Разворачивает это она конвертик, и вот тут зажатые бумагой пуговица и скоба освобождаются и начинают бешено вращаться вокруг оси, которую представляет из себя закрученная резинка. Ощущение чего-то живого, рвущегося из бумажки и при этом тарахтящего — замечательное. Девчонки визжали, как резанные. Особенно классно было, если «таракана» на пол бросали, а сами со страху на стул запрыгивали, да еще юбку поддергивали…

Мы, конечно, не надеялись увидеть, как мымра на стул запрыгнет, но даже представить себе это было приятно. Короче, выдрал я у себя из какой-то тетрадки первый попавшийся лист и зарядил «таракана». Клеца с Винтом на глазах у мымры затеяли какую-то мелкую возню. Она, понятное дело, такое удовольствие упустить не могла и погрузилась в процесс нравоучения. Директор и педель, само собой, поддакивают. А я в это время у них за спиной, шасть в класс, «таракана» — в кошелку, и тем же манером — обратно. При начале следующего урока мымра вплыла в класс, забрала свою суму и благосклонно с нами попрощавшись, удалилась. А мы с Клецей и Винтом погрузились в приятные размышления о возможных последствиях нашей шалости… И совершенно напрасно. То есть последствия, конечно, не замедлили явиться, но совершенно не те, которых мы ожидали.

На следующее утро, уже через десять минуть после начала первого урока, меня вызвали к директору. Причем даже не через школяра из дежурного класса вызвали, а явился за мной лично куратор административной части — второй после директора человек в гимназии. Я бодро так улыбнулся классу — дескать, какая честь, — и пошел, хотя у самого уже где-то под желудком замутило от предчувствия: что-то мы не то сделали… Хотя, с другой стороны, — подумаешь! «Таракан»! Не бомба ведь…

Присутствие оскорбленной общественницы в кабинете у директора меня не поразило (этого-то я ожидал), а вот то, что там же присутствовал заместитель начальника нашей полицейской части, — меня не просто удивило, а испугало. Все-таки я, хотя и паршивец был порядочный, но все же — мальчишка, сопляк. А тут такой серьезный дядя по мою душу! И вот этот дядя при мундире и каскетке с лаковым козырьком привстает из-за стола, упираясь в столешницу кулаками и сверля меня профессиональным взглядом, как рявкнет: «Деньги сюда!!!» Я с перепугу стал карманы выворачивать, мелочь, что у меня была, вперемешку с дрянью какой-то и мусором на стол высыпать. А дядя в каскетке: «Ты дурака тут не валяй!!! — и уже тихо шипящим голосом: «Деньги, которые из сумки у мадам Вектроны украли, где?»

В общем, оказалось, что в сумке у мымры должна была быть немалая сумма денег — тысяч двадцать рикстингов, вырученных накануне на каком-то благотворительном аукционе и предназначенных для передачи по назначению. Она перла деньги из дома, чтобы положить их до времени в банк, а по дороге заглянула покрасоваться к нам в гимназию. Покрасовалась, это значит, и приходит в банк, а денег — нетути! Вывалила она на банковскую стойку содержимое своей кошелки, перебирает его по листику, и тут… конвертик из бумажки в клеточку. Она его торопливо так (понять можно!) разворачивает, а там… мой «таракан»!!! Срабатывает он по полной программе (это все я, конечно, только из рассказов знаю). Когда «таракан» затарахтел, мымра с воплем отскочила от стойки, а его инстинктивно от себя отшвырнула и прямо на банковскую девицу, а та — по классическому варианту: визг на ультразвуке, с ногами на стул и юбку вверх, чуть не до пояса… Охрана сбежалась, не знает, что делать: то ли хватать кого, то ли каплями отпаивать, то ли на девицыны коленки любоваться…