Доля правды - читать онлайн книгу. Автор: Зигмунт Милошевский cтр.№ 70

— Ну а вообще-то хочешь, чтоб я рассказывал?

Он уловил в голосе Кузнецова неуверенность. Дожили, раньше б Олег и не подумал контролировать себя в разговоре с другом.

— Ты что! Я ведь хочу, чтоб ей было лучше, если ей хорошо, то и Хеле хорошо. А потом, мне ж интересно.

— Ладно, — сказал Кузнецов, выдержав паузу, настолько длинную, что нельзя было не заметить. — Мы были у них, напрашиваться не пришлось, Вероника сама позвонила, мол, они на новом месте, мол, Хелька хочет нас повидать, да и с Томеком стоило бы познакомиться.

— Ну.

— Ну и не знаю, как там у тебя, ты, поди, уже во дворце с видом на Вислу обосновался, но бывшую твою коснулся какой-никакой прогресс. Это, конечно, не вилла в Константине, но очень приличные полкоттеджа на Вавере. Садик с гамаком для Хельки, внутри симпатично, не из «Икеи», отдыхают на кожаных диванах, буфет старинный — видать, мужик не столько преуспел по службе, сколько из старой семейки.

— А вообще-то какой он?

— Старше тебя, чуть покрупнее, ну и не такой седой. Из себя вроде бы видный. Наталья говорит, вылитый мужик из «Гладиатора», только из более поздних фильмов. Чуток занудлив, если уж на то пошло, утомляют меня разговоры юрисконсульта, но, может, надо просто притерпеться.

«Надо просто притерпеться». Жаль, что у тебя, дружище, не нашлось за эти полгода времени, чтобы ко мне приехать.

— Но Вероника, кажись, того… довольна.

После цензуры. Хотел сказать: счастлива.

— Хелька — тоже, значит, в сумме получается, что все неплохо, разве нет? Сначала я на вас обозлился, если честно, лучшей пары не знал, но что-то где-то оказалось не так, раз вы теперь так миленько устраиваете себе жизнь. Ха-ха, для Натальи это вроде бы информация к размышлению — стала кружева носить, пироги печь. Вот что значит — держать бабу накоротке. А к вопросу о бабах, как там у тебя?

— Холостяцкая жизнь, не скучаю, тут недавно меня здешняя судья изумила.

— Судья? Постой, постой. Пять лет института, практика, стажировка… Хочешь сказать, что ты изменился и теперь трахаешь старух за тридцать? Или это шутка? Или у тебя там большое разнообразие?

— В общем, да, разнообразие. — Шацкого начал утомлять разговор.

— Завидую!

Завидовать нечему, подумал Шацкий, он уже на собственной шкуре испытал, что такое чисто физиологический секс, и — как каждый мужчина — об этом не распространялся. Что тело состоит из массы раздражающих изъянов — кислого запашка, бесформенной груди в некрасивом лифчике, прыщей на декольте, растяжек вокруг пупка, вспотевшего краешка трусов, мозоля у мизинца ноги и кривого ногтя.

— Хм, — сказал он, лишь бы не молчать.

— Да-а-а, — размечтался Кузнецов. — Но звоню-то я тебе совсем по другому поводу. Хотя подожди. Только скажи, как с Хелей. Вероника говорила, по-разному.

— Ну да, по-разному. В этот уик-энд приезжает ко мне, но, насколько я понимаю, зла на меня, и похоже, мне придется чаще приезжать в Варшаву, — Шацкий не мог слушать самого себя, терял нить разговора, плел какой-то бред.

— Во-во, чаще в столицу, классная идея. А даст Бог, и я к тебе рвану, что скажешь? Только скоро не получится, сам знаешь, как у нас бывает.

— Ясно, знаю. Слушай, если у тебя…

— Нет, это ты послушай, может пригодиться.

— Ну.

— Сашка, сынуля мой, разговаривал тут с одним своим дружком. А дружок этот в понедельник был на школьной экскурсии в Сандомеже. Он, говорят, сильно одаренный по части музыки, слух у него хороший, играет на разных инструментах и всякое такое. Это важно. Ничем не злоупотребляет, что тоже важно.

Шацкий почувствовал легкое напряжение в мышцах. Ну и чувство юмора у Господа Бога, если Он посылает ему помощь через старого товарища.

— Дружок, говорит, посещал там какие-то подземелья под старой частью города, есть у вас такие?

— Да, большая достопримечательность.

— И говорит, что в подземельях этих, в комнате с археологическими черепками слышал странные звуки за стеной. Еле-еле различимые, далекие, но явственные.

— Какие конкретно?

— Завывание. Завывание и лай.

5

Завывание и лай между тем несносны. Затычки в ушах не помогают, воздух так и вибрирует от режущих ухо звуков, он осязает эти вибрации всей кожей, чует их в горьком, тяжелом зверином духе, видит во взметающихся в свете фонаря капельках слюны. Сейчас как раз тот момент, когда человек уже сыт по горло, когда хочет покончить с этим раз и навсегда, начать жизнь заново. Его охватывает раздражение и страх, но он знает, они — плохие советчики. Надо бы позвонить. Рука тянется за мобильником, потом он вспоминает — тут ведь нет приема. Надо выходить, это ясно. Будем надеяться, что возвращаться не придется. Дорогу он знает, достаточно привести механизм в действие и выйти. Если все пойдет так, как он задумал, никаких следов не останется. А позже он их сюда направит, и пусть они всё это найдут, но он уже будет в безопасном месте.

6

Шацкий в ярости метался по коридору прокуратуры. Обычно в этой чертовой дыре, на этих трех с половиной улицах, все натыкались друг на друга, а тут, когда кто-то нужен, все вдруг исчезли, тоже мне Нью-Йорк, твою мать. У Вильчура телефон занят, мобильный Соберай — а она ему была нужна больше всех — выключен, Мищик испарилась, ему удалось раздобыть телефон мужа Соберай, но он все время попадал на автоответчик. Чертова провинция, дайте им немного современной техники, и они уже не знают, что с этим делать, видно, не до конца прошли этап дымовых сигналов.

Он обратил внимание, что все время носится с этой идиотской футбольной кружкой. Чтоб чем-то занять руки, забежал на кухню, вымыл и поставил ее на сушилку, но слишком резко, старая посудина разбилась вдребезги. Он громко выругался. А потом еще раз, когда порезался, собирая осколки. Рана была дрянной, кровь по большому пальцу стекала внутрь ладони. Черт, где он видел аптечку? Кажется, в секретариате.

Однако до секретариата прокурор Теодор Шацкий так и не добрался. По дороге в его нейронах заискрило. Мысль от аптечки перескочила на бинт, с бинта — на первую помощь, с первой помощи — на «скорую», со «скорой» — на больницу. Теперь он уже знал, где найти Басю Соберай, — в больнице у отца.

Слизывая кровь с руки, он выскочил из прокуратуры, но вместо того, чтобы сесть в машину, повернул назад. Не потому, что рана показалась ему серьезной и он решил, что стоит пару минут посвятить перевязке. Нет, вернулся он, влекомый иррациональным предчувствием опасности. Вернулся, чтобы сделать то, что в его многолетней карьере прокурора случилось только раз.

Взять оружие.

Времени пристегивать кобуру не было, он вытащил из сейфа свой маленький «глок», проверил предохранитель и сунул пистолет в карман пиджака.

В больнице он мигом отыскал палату. Достаточно было сказать, что он разыскивает отца Баси Соберай, как медсестра направила его в нужную сторону. Он остановился в дверях в нерешительности — интимность увиденного обескураживала.