– Но мы получили наводку о том, где Лофтхус может находиться, – произнес Нестор.
Великан поднял четко очерченную бровь:
– От кого?
– От Коко. От дилера, до недавнего времени проживавшего в пансионе «Ила».
– Шизик с шилом?
Нестору не удалось узнать, откуда великан получает всю информацию. Его нельзя было увидеть на улицах, Нестор никогда не слышал, чтобы кто-то утверждал, что разговаривал с ним и уж тем более что видел его. Во времена крота это было понятно, тогда у великана имелся доступ ко всему происходившему в полиции. Но после того как они убили Аба Лофтхуса, чуть было не раскрывшего всю схему, деятельность агента прекратилась. Это произошло почти пятнадцать лет назад, и Нестор смирился с тем, что он никогда не узнает, кто был кротом.
– Он говорил что-то о молодом парне в «Иле», у которого было так много денег, что он заплатил долг за своего соседа по комнате, – сказал Нестор с хорошо отрепетированной интонацией, произнося звук «р» так, как, по его представлениям, это делали восточные европейцы. – Двенадцать кусков налом.
– В «Иле» никто не платит за других, – заметил Варген, пожилой человек, отвечавший за импорт девушек.
– Вот именно, – сказал Нестор. – И он сделал это несмотря на то, что сосед обвинил его в краже сережек. И я подумал…
– Ты подумал о деньгах из сейфа Калле, – закончил великан. – И о том, что у Иверсенов украли драгоценности, так?
– Именно. Я пошел к Коко и показал ему фотку мальчишки. И он подтвердил, что это сделал он, Сонни Лофтхус. У меня даже есть номер его комнаты. Триста двадцать три. Вопрос только в том, как нам… – Нестор соединил кончики пальцев и причмокнул, как будто пробовал на вкус все синонимы выражения «убить его».
– Мы не проникнем внутрь, – сказал Варген. – Во всяком случае, незамеченными. Дверь там заперта, в приемной дежурят сотрудники, а по всей территории развешены камеры наблюдения.
– Мы могли бы использовать для этой работы одного из постояльцев, – вступил в разговор Восс, бывший директор охранного предприятия, которого вышибли с работы за импорт и торговлю анаболическими стероидами.
– Нельзя доверять такое дело торчку, – возразил Варген. – Лофтхус улизнул не только от наших собственных, как мы считаем компетентных, людей, он еще, судя по всему, пришил одного из них.
– Так что нам делать? – спросил Нестор. – Дожидаться его на улице у пансиона? Поселить снайпера в соседнем доме? Поджечь все заведение и закрыть аварийные выходы?
– Не говори ерунды, Хуго, – усмехнулся Восс.
– Ты должен знать, что я никогда не говорю ерунды. – Нестор почувствовал, как запылало его лицо. Ему было жарко, но он больше не потел. – Если мы не возьмем его до того, как его возьмет полиция…
– Хорошая идея.
Эти два слова были произнесены очень тихо, едва слышно. И все равно прозвучали как гром посреди помещения.
За ними последовала тишина.
– Какая из них? – спросил наконец Нестор.
– Не брать его до того, как его возьмет полиция, – сказал великан.
Нестор огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что не он один ничего не понимает, а потом спросил:
– Что вы имеете в виду?
– То и имею, – прошипел великан, улыбнулся и направил взгляд на единственного человека в помещении, до сих пор не сказавшего ни слова. – Ты же понимаешь, что я имею в виду?
– Понимаю, – ответил человек. – Мальчишка Лофтхус окажется в Гостюрьме. И может быть, как и отец, решит покончить с собой?
– Хорошо.
– Тогда я подскажу полиции, где он может находиться, – сказал человек и поднял подбородок, вытаскивая складки кожи на шее из выреза рубашки, одетой под зеленой формой.
– Нет необходимости, я сам займусь полицией, – сказал великан.
– Вот как? – удивленно спросил Арильд Франк.
Великан развернулся и обратился ко всем сидящим за столом:
– А что с этим свидетелем из Драммена?
– Он лежит в больнице, в кардиологии, – услышал Хуго Нестор чей-то ответ, продолжая разглядывать картину.
– И что мы будем делать?
Он не отводил взгляда от картины.
– То, что должны, – ответил низкий голос.
Нестор разглядывал Близнеца, висящего на кресте.
Повешение.
Марта сидела на чердаке.
Она смотрела на балку.
Марта сказала коллегам, что собирается проверить, хорошо ли выполнена работа с архивными шкафами. Наверняка хорошо, об этом она не беспокоилась. Она ни о чем не беспокоилась, а думала о нем, о Стиге. Это было столь же банально, сколь трагично: она влюбилась. Марта всегда считала, что не предрасположена к сильным чувствам. Конечно, она и раньше влюблялась, и не один раз, но не так, как сейчас. Другие были бабочками в животе, интересной игрой, обострением чувств, покраснением щек. А это… болезнь. Нечто проникшее в ее тело и управлявшее всем, что она делала и думала. Запала. Очень точное слово. Как заработалась или заелась. Слишком. Чересчур. Нежелательно. Деструктивно.
С женщиной, повесившейся на этом чердаке, произошло то же самое? Она тоже влюбилась в мужчину, который, как она считала в глубине души, оказался не на той стороне? Была ли она настолько же ослеплена влюбленностью, что начала спорить сама с собой насчет того, что такое та сторона и что такое не та? Пыталась ли сформировать для себя новую мораль, которая сочеталась бы с ее сладкой болезнью? Или же она, как и Марта, разобралась во всем потом, когда было уже слишком поздно? Марта зашла в комнату 323 во время завтрака. Она еще раз проверила кроссовки. От подошв пало хозяйственным мылом. Кто моет подошвы почти новой обуви, если не собирается что-то скрыть? И почему эта мысль привела ее в такое отчаяние, что она была вынуждена подняться сюда? Господи, да она же даже не собиралась заводить с ним роман.
Она смотрела на балку.
Но Марта не хотела поступать так, как та женщина. Выдать его. Она не могла. У него должна быть неизвестная ей причина. Он не такой. У Марты была работа, на которой она каждый день выслушивала столько лжи, уверток и переиначиваний действительности, что в конце концов перестала верить, что люди являются теми, за кого себя выдают. Но в одном она была уверена: Стиг не хладнокровный убийца.
Она знала это, потому что была влюблена.
Марта спрятала лицо в ладони и почувствовала, как подступают слезы. Она сидела в тишине и содрогалась. Он хотел поцеловать ее. Она хотела поцеловать его. Хотела поцеловать его. Здесь, сейчас, всегда! Пропасть в большом, чудесном, теплом море чувств. Принять наркотик, поддаться, опустошить шприц, почувствовать эйфорию, благодарить и проклинать.