– Она ни в чем не виновата.
Оба посмотрели на меня так, словно я сказала, будто Ева Браун была не такой уж плохой.
– Спектер – насквозь аморальный тип. А Пера – еще девочка.
– Ей восемнадцать.
– Именно.
Несколько секунд слышалось лишь жужжание мухи.
– Патрисия Эдуардо наверняка бывала в доме у Спектеров, раз шерсть Гимова пристала к ее джинсам, – ни с того ни с сего предположила я.
– Возможно, шерсть упала со Спектера, когда он лез ей в джинсы, – заметил Райан.
– Эдуардо пропала двадцать девятого октября, – сказал Галиано. – Это вовсе не означает, что она умерла в тот же день.
– Доктора Цукерман проверяли?
Галиано достал вездесущий блокнот:
– Мария Цукерман получила докторскую степень в Нью-Йоркском университете, специализировалась по акушерству и гинекологии в Институте имени Джона Хопкинса, несколько лет провела в Мельбурне в Австралии, в каком-то Институте репродуктивной биологии.
– То есть она далеко не глупа.
– Наш добрый доктор работает в больнице «Сентро медико», последние два года была непосредственным начальником Патрисии Эдуардо. Я говорил с несколькими коллегами последней. Одна из них знала о ее ссоре с Цукерман, но ничего не ведала о причинах. Кстати, что интересно: похоже, я уже общался с доктором Цукерман.
Дзинь!
– Она заведует клиникой «Mujeres por Mujeres» в Первой зоне! – сказала я.
– Точно. Видимо, мой следующий визит понравится ей еще меньше, чем первый.
– Я бы хотела пойти с вами.
– Автобус отходит в восемь ноль-ноль.
Бедный Матео. Придется снова ему позвонить.
– И еще кое-что занимательное. Коллега Патрисии считает, что та за спиной у бойфренда с кем-то встречалась. С мужчиной постарше.
Оглядываясь назад, я вспоминаю то совещание, как начало некоей спирали. С тех пор подробности множились, информация распространялась, а наше восприятие происходящего постоянно менялось, словно узор в калейдоскопе.
Мы с Райаном еще пару часов просматривали книги и записи Нордстерна. Потом дотащились домой, быстро поужинали и разошлись по номерам. Он не проявлял никаких знаков внимания, а меня это мало волновало.
После того, что рассказал Галиано, я пребывала в замешательстве. Казалось, его слова насчет Марии Цукерман – тот самый звоночек, который прозвенел в голове, когда я была дома у Эдуардо, но меня тревожило что-то еще.
Что именно? Что-то виденное или слышанное? Ощущение напоминало слабый зуд, который никак не удавалось расчесать.
В четверть десятого позвонил Райан:
– Что делаешь?
– Читаю этикетку на средстве от изжоги.
– Похоже, ты и впрямь на грани.
– А чем, по-твоему, мне заниматься?
– Спасибо за помощь.
– Рада, что доставила удовольствие.
– Кстати, насчет удовольствий…
– Райан…
– Ладно. Но когда вернемся на великий белый север, я наверстаю.
– И как же?
– Поведу тебя на «Кошек».
Источник зуда внезапно определился.
– Мне нужно идти.
– Что? Что я такое сказал?
– Позвоню завтра.
Нажав кнопку отбоя, я набрала номер Галиано. Его не было на месте.
Черт.
Схватила телефонную книгу.
Есть! Набрала номер.
Сеньора Эдуардо ответила после первого гудка. Я извинилась за поздний звонок. Она не подала виду.
– Сеньора Эдуардо, пытаясь прогнать Лютика, вы сказали, чтобы он шел к другим. Вы имели в виду других кошек?
– Увы, да. Два года назад в конюшне, где моя дочь держала своих лошадей, обнаружился выводок котят. Патрисия взяла двоих себе и нашла дом для остальных. Ей хотелось принести котят сюда, но я сказала, что одного Лютика вполне хватит. Раз они родились в конюшне, значит могут там и жить. Так оно и было, пока Патрисия не перестала туда ходить.
Она замолчала. Я представила, как медленно двигаются ее веки.
– Недели три назад звонил владелец конюшни и настоял, чтобы я забрала кошек, или он их утопит. Лютику это не нравится, но они теперь живут у нас.
– Не знаете, кто взял других котят?
– Вероятно, окрестные семьи. Патрисия расклеила объявления по всему району. Ей звонили человек десять.
Я откашлялась.
– Кошки короткошерстные?
– Обычные, дворовые.
Телефон Доминики Спектер прозвонил четыре раза, затем мужской голос по-французски и по-английски попросил оставить сообщение. Что я и сделала после сигнала.
Я чистила зубы, когда зазвонил мобильный. Это была миссис Спектер.
Я спросила про Шанталь.
Все прекрасно.
Я спросила о погоде в Монреале.
Тепло.
Она явно не была склонна к разговорам.
– У меня к вам только один вопрос, миссис Спектер.
– Oui?
– Как к вам попал Гимов?
– Mon Dieux
[80]
. Надо подумать.
Я подождала, пока она думала.
– Шанталь увидела объявление на дверях аптеки. Мы позвонили. Котята еще оставались, так что мы поехали и взяли одного.
– Поехали куда?
– Куда-то вроде конюшни. Там были лошади.
– Возле города Гватемала?
– Да. Точно не помню.
Я поблагодарила ее и отключилась.
Будет ли конец ошибкам, которые я совершила, расследуя это дело? Вот же дура! Я все объясняла Райану, но сама так и не сообразила.
Шерсть на костях из отстойника в «Параисо» не принадлежала Гимову. Она принадлежала котенку из того же помета, его брату или сестре. Животному с идентичной митохондриальной ДНК. На джинсах Патрисии Эдуардо была шерсть ее кошек с конюшни.
Андре Спектер не убийца, а всего лишь озабоченный подонок, который обманывал свою семью и доверчивых юных девушек.
Я легла спать. В голове сменяли друг друга миллионы вопросов.
Кто убил Патрисию Эдуардо?
Почему Диас не хотел, чтобы я опознала тело?
Из-за чего поскандалили Патрисия и доктор Цукерман?
Сколько людей ответственны за случившееся в Чупан-Я?
Кто стрелял в Молли и Карлоса?
Что такое обнаружил Олли Нордстерн, что за это его убили? Почему мы не могли обнаружить то же самое?