– Спасибо, котеночек.
Годро выглядела сексуально, как усатый кит.
– Вы не имеете права вот так врываться и набрасываться на людей! – К Хохмейстеру вернулась прежняя уверенность в себе.
– Именно на это я как раз имею право. А еще я имею право взять тебя за задницу, как человека, оказавшего помощь сбежавшей несовершеннолетней. Не думал, что твое имя может обнаружиться среди весьма интересного чтива?
Леон перестал массировать руку и посмотрел на Шанталь, потом на потолок. Когда он снова опустил голову, между его ирокезом и лбом блестел пот.
– Мы ни черта про это дерьмо не знаем.
– Какое дерьмо, Леон?
– Про которое он говорит.
Краем глаза я заметила, что Нордстерн замер.
– Кто «он», Леон?
Хохмейстер указал подбородком в сторону Нордстерна.
– И Шанталь тоже не знает. – Он ткнул в репортера большим пальцем. – Этот придурок – такой же псих, как и ты.
– С чего бы?
– Он думает, что Шанталь дружила с какой-то девчонкой, которую замочили в Гватемале.
– Леон! – прошипела дочь посла.
– Как-то не совсем по теме вашей статьи о правах человека, – сказала я Олли.
Писака оторвал взгляд от салфетки и посмотрел на меня:
– Возможно.
– Где вы остановились, сэр? – спросил Райан.
– Пожалуйста… – Нордстерн скомкал салфетку. – Не тратьте впустую ни свое, ни мое время. Мои сведения и источники строго конфиденциальны.
Репортер бросил салфетку на стойку.
– Если только мы не придем к взаимовыгодному соглашению, – проговорил он елейным голосом.
– Не понимаю, о чем вы.
Он долго разглядывал меня, прежде чем ответить:
– Вы даже понятия не имеете, что происходит на самом деле.
– Да ну?
– Вы настолько сбились со следа, что могли бы оказаться на Ганимеде. – Нордстерн встал. – Вы даже не в той галактике.
– В последний раз, когда я проверяла, Ганимед все еще был в Млечном Пути.
– Прекрасно, доктор Бреннан. – Репортер осушил стакан и поставил его на стойку. – Но речь идет не об астрономии.
– А о чем?
– Об убийстве.
– Кого?
Он поднял брови и покачал указательным пальцем, словно метрономом:
– Это секрет.
– Почему? – спросила я.
Он снова покачал пальцем:
– Очень серьезный секрет.
Я поняла, что Нордстерн слегка пьян.
– Тайны могил.
Он попытался улыбнуться, но не сумел.
– Я в «Сен-Мало», – сказал Нордстерн Райану и повернулся ко мне. – Звоните, если хотите узнать кое-какие важные секреты.
Я смотрела вслед идущему к двери Олли. На полпути он остановился и одними губами произнес: «Ганимед», затем приложил два пальца ко лбу и исчез за дверью.
– Гребаный придурок, – сказал Хохмейстер. – Если еще хоть раз мне попадется, так задницу надеру – век не забудет!
– Леон, второй раз повторять не стану. Иди домой.
Райан поднял руку:
– Нет, так конкретно не стоит. – Он нацелил палец в нос Хохмейстеру. – Просто уходи. Уйдешь – сможешь вместе с дружками всю ночь смотреть «Возвращение Арчи Банкера». Останетесь – проведете ночь без шнурков и ремней.
Айверсон и Годро вскочили с табуретов, словно их подбросило пружиной. Хохмейстер мгновение поколебался, затем медленно поднялся, словно альфа-самец отступающего стада бабуинов. Когда они ушли, Райан повернулся к Шанталь:
– Чего хотел Нордстерн?
– Так, что ли, зовут этого болвана?
Девушка взяла кружку с пивом, но Райан забрал ее и снова поставил на стойку.
– Олли Нордстерн, – сказала я. – Он репортер из «Чикаго трибюн».
– В самом деле?
«Хороший вопрос», – подумала я. Удовлетворившись объяснением Матео, я никогда не интересовалась, кто же Нордстерн на самом деле.
– О чем он спрашивал?
– О моих планах на Праздник солнца.
– Шанталь, ты вряд ли понимаешь, в какой серьезной ситуации оказалась. Ты нарушила закон, и судья может запросто снова отправить тебя за решетку.
Дочь посла уставилась на свои колени. Черные пряди волос закрывали ее мертвенно-бледное лицо почти полностью, торчал только кончик носа.
– Не слышу, Шанталь.
– Он спрашивал про тех мертвых девушек.
– Про которых я упоминала в тюрьме?
Бунтарка кивнула, бабочка в ее волосах качнулась.
Я вспомнила странный вопрос Нордстерна в штаб-квартире ФСАГ.
– Во время нашей беседы Олли спрашивал о деле с отстойником, – сказала я Райану.
– Откуда он мог знать?
– Понятия не имею.
И опять нам обоим пришла в голову одна и та же мысль: подозревал ли Нордстерн, что между Спектерами и «Параисо» есть связь?
Я снова повернулась к Шанталь:
– Как репортер тебя нашел?
– Откуда мне знать, черт возьми? Видать, болтался у моего дома.
– И следовал за тобой до «Тима Хортонса».
– Разве вы нашли меня не так же?
– Ты видела его до сегодняшнего вечера?
– Мы тайно встречались под трибунами.
– Шанталь?
– Нет.
– О чем еще он спрашивал?
Она не ответила.
– Шанталь?
Дочь посла подняла взгляд. Лицо ее исказилось от злости, превратившись в холодную, жесткую версию девичьего личика на посольской фотографии.
– О моем отце, – дрожащим голосом проговорила она. – О моем знаменитом долбаном папаше. Я тут ни при чем. Вообще.
Шанталь полезла в висевшую на ее груди вышитую сумочку, достала темные очки и надела их. В каждом из стекол отразилось мое искаженное лицо: две Темпе из комнаты кривых зеркал, с одним и тем же ошеломленным взглядом.
Райан бросил на стойку две монеты по доллару.
– Твоя мать волнуется. Поговорим завтра.
Шанталь позволила вывести себя из ресторана, вниз по эскалатору и через вестибюль. Когда мы подходили к стеклянным дверям, выходу на Сент-Катрин, Райан показал в сторону винного магазина. У входа стоял Олли Нордстерн, делая вид, будто изучает коллекцию французских шардоне.
– Что скажешь? – спросила я.
– На работу в ЦРУ парня точно не возьмут. Посмотрим, пойдет ли он следом.