Тайная любовь княгини - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 39

— Вот за это спасибо тебе, Шигона, — слегка поклонилась великая княгиня, — а как мой сын московский стол получит, так я тебя своей милостью не забуду, и тебя, и род твой возвышу. Чем же мне тебя за верность твою отблагодарить, Иван?

— Ничего мне от тебя, матушка Соломонида Юрьевна, не надобно, только чтобы рядом подле твоего наследника быть.

— Хорошо, Шигона. Возьми от меня вот это, сыну моему передать… при нем будешь, боярин.

Иван сложил лодочкой ладонь, а великая княгиня высыпала ему из рукава щепотку зеленого порошка.

— Вот тебе от меня награда, служивый. Теперь мы с тобой сочлись.

Шигона почувствовал в ладонях жжение, и ладонь его превратилась в одну огромную язву.

— Господи, что это?! — вскричал Иван Поджогин.

— Погибель твоя, боярин, — просто ответила великая княгиня и, повернувшись к инокиням, спокойно продолжала: — Мы здесь не нужны, господь его и без нас приберет.

И монахини неторопливо, сжимая кружки в руках, потопали по дороге дальше.

Болью была пропитана каждая клетка тела, как будто Шигона угодил в дупло к диким осам.

Он с ужасом наблюдал за тем, как ладонь его распухает, принимает уродливые очертания, видел, как кожа на суставах натянулась, и понадобилось всего лишь мгновение, чтобы она с треском лопнула, выпустив наружу белую кость.

Шигона поднял глаза. По дороге невыразительной черной лентой двигались старицы, мелкие монеты бренчали в медных стаканах, и под эту жалкую, унылую музыку они неожиданно растворялись в темноте.

«Не вижу ничего, — вдруг понял Шигона. — Околдовала меня окаянная».

И Иван, исходя дурнотой, упал на дорогу. «Не едать мне более красной калины», — напоследок подумалось ему.

Трудно было найти в роду Шуйских более близких людей, чем два единоутробных брата Иван Плетень и Андрей Крапива. Во всем они с малолетства были заединщики: вместе тискали на лугах ядреных девок в русалочью неделю, пивали за одним столом, а ежели случалась кулачная потеха, то всегда стояли плечом к плечу.

Оба — чубатые, с широкими лбами, которые, казалось, предназначались для того, чтобы о них разбивались кулаки недругов. Где бы ни находились братья, всюду они шествовали широко, по-хозяйски, и даже просторный московский двор для их поступи становился мал.

Решая все дела заедино, они представляли из себя силу, спорить с которой не решались ни стародубские, ни звенигородские князья. А ежели ссора заходила в Думе, служивые люди спешили угомонить разгоряченных братьев поспешным согласием, всегда помня о том, что в кулачных поединках не было им равных во всей Московии.

Даже дворцы они срубили рядышком. Не стали братья отгораживаться плетнями, и двор их выглядел единым. И челядь, шумно следуя за ними повсюду, уже не разделяла, где чей князь. Едиными у них были не только дворовые люди, недобрые люди злословили, что их жены также не ведают разницы между братьями.

В Думу Андрей Михайлович Шуйский более не являлся. Бестолково шатался по двору, зевал, поглядывая на толстозадых баб, а когда уже совсем становилось тошно, выходил на улицу и пугал своим строгим видом прохожих. Московиты, зная задиристый характер боярина, спешили кланяться ему до земли, и ежели поклон, по мнению Андрея, был не таким глубоким, как следовало бы, то он посохом в шею дожимал охальника до должного почтения.

Однако без Думы Андрей Михайлович скучал и, возможно, с радостью принял бы посыльных от Елены Васильевны, но та наложила на него опалу и повелела всем боярам обходить его двор стороной, а коли выпадет нужда пройти мимо, то пристало трижды плюнуть в сторону его ворот.

Единственное, что оставалось князю Андрею Шуйскому, так это дожидаться приезда младшего брата, который уже с месяц как воеводствовал в Переславле.

Отписал Андрей брату печальное письмо, в котором высказывал обиду на великую княгиню, жалился, что суздальских отпрысков равняют с простыми служивыми, а ежели и дальше в том потакать, то через год государыня заставит лобызать ей голенища. Все письмо было пронизано безутешной обидой и горем, и Андрей не сомневался, что брат снизойдет к его мольбам и, оставив наместничество, незамедлительно явится к московскому двору.

Так оно и случилось.

За скороходами, известившими о незамедлительном приезде Ивана Михайловича, сначала появились многие телеги, груженные скарбом, а уже затем, горделиво оседлав низеньких лошадок, двигалась челядь.

Иван Михайлович Шуйский приехал в закрытой каптане. Она застыла посредине двора, утонув в жирной грязи.

— По добру ли ехал, батюшка? — отворил дверцу дворецкий, смело прочавкав огромными сапожищами по зловонной жиже.

— Вот дурни, нашли куда каптану поставить! — обругался вместо приветствия боярин. — А ну волоките на сухое, подошвы не желаю пачкать.

— А ты, батюшка, на меня полезай, — развернулся дворецкий, подставляя Шуйскому спину, — за шею держись покрепче. Иван Михайлович, я тебя из любой грязи выволоку, в какую бы ни попал, — твердо обещал холоп.

— Что ты, господь бог? — усмехнулся боярин и крепко уцепился за плечи слуги. — Да не шатайся ты, дурень, чай не мешок с прошлогодним овсом тащишь, а своего хозяина.

— Да уж стараюсь, батюшка, — тужился детина. Грязь была густа и вязка, поклажа тяжела, и он, едва справляясь, продвигался пядь за пядью. — Давеча дождь три дня лил, вот и размочило двор, — негромко оправдывался дворецкий. — А потом еще со скотного двора свиньи понабежали, весь двор изрыли.

— Драть бы вас за недосмотр. Сколько раз вам было сказано, чтобы землицей все рытвины засыпали. Вот доберусь я до вас! — Иван Шуйский с облегчением ступил на твердую почву. — Где Андрей, брат мой?

— В избе тебя дожидается, господин, — радостно сообщил дворецкий, понимая, что на сей раз сумел избежать заслуженной порки. — Повелел вестовым тебя встречать, да они в корчму зашли по дороге и упились насмерть. Только час назад их приволокли, будет им теперь от князя Андрея.

У красного крыльца стряпчие встретили Ивана с поклоном. Князь, заметив бритые головы челяди, сразу осерчал:

— С каких это пор слуги мои волосья бреют? А может, вы себя боярами возомнили?

— Помилуй, батюшка, вышло так. Уж больно нынче жарко.

— На то вы и холопы, чтобы терпеть, — строго наказывал князь.

Брить головы всегда было исключительным правом ближних вельмож. Бояре свято чтили древнюю традицию и ревностно следили за ее соблюдением. Боярская Дума в первую очередь была неким орденом, где, кроме длинной бороды, ценилась еще и сверкающая макушка.

— Повяжите бесталанные головы кушаками, — сердито распорядился Иван Шуйский, — и не снимайте их до тех пор, пока волосья на затылке не отрастут. Ежели надумаете снять раньше срока… запорю, как злодеев! — пообещал боярин и, сунув пальцы за пояс, потопал по лестнице.