Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38-47 - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Соломатина cтр.№ 12

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Нормальным здоровым смехом нормальных здоровых людей. Разве что слегка уставших. Муся обиженно заревела.

До самого утра они поочерёдно носились с дочерью.

И к рассвету Мальцеву отпустило. Она вдруг чётко осознала. Даже нет, не так… На неё снизошло. Муся – её дочь. Она её любит. Ей всё равно, от кого она, какая она, кто она.

Откровение было мощным. Напрочь лишённым эйфории. Мощным, ясным, коротким – и навсегда. Если Бог есть – Он разговаривает с людьми именно так. Без слов. Без мыслей. Без ощущений. Просто сразу транслируя совокупность всего прямо в душу.

Мальцева поняла, что такое любовь.

О, если б слово мысль мою вмещало, —

Хоть перед тем, что взор увидел мой,

Мысль такова, что мало молвить: «Мало!»

О Вечный Свет, который лишь собой

Излит и постижим и, постигая,

Постигнутый, лелеет образ свой!

Круговорот, который, возникая,

В тебе сиял, как отражённый свет, —

Когда его я обозрел вдоль края,

Внутри, окрашенные в тот же цвет,

Явил мне как бы наши очертанья;

И взор мой жадно был к нему воздет.

Как геометр, напрягший все старанья,

Чтобы измерить круг, схватить умом

Искомого не может основанья,

Таков был я при новом диве том:

Хотел постичь, как сочетаны были

Лицо и круг в слиянии своём;

Но собственных мне мало было крылий;

И тут в мой разум грянул блеск с высот,

Неся свершенье всех его усилий.

Здесь изнемог высокий духа взлёт;

Но страсть и волю мне уже стремила,

Как если колесу дан ровный ход,

Любовь, что движет солнце и светила [14] .

* * *

Откровения живут в нас недолго. Слова – несовершенны. Память об откровениях недоступна разуму. Ощущаются они не корой головного мозга. И лишь след их слегка чуется неизведанными глубинными подкорковыми структурами. И пусть движет любовь солнце и светила, чтобы могли и дальше послушными отлаженными шестерёнками катить и катить колесо. По возможности – ровно. А первоначальная, первоосновная любовь уже навсегда в тех, кто испытал её откровение.

В ту странную, наполненную горем и радостью ночь Муся сделала родителям подарок. Она спала три часа подряд! Откровения – очень мощные штуки. Они задевают отражённым светом всех. Особенно – детей и животных.

Муся спала. И упали измождённые Мальцева и Панин рядышком на кровать. И уснули без сновидений и без мыслей.

Но утром шестерёнки закрутились.

И Татьяна Георгиевна Мальцева вышла на работу в своём официальном статусе: заместителя главного врача по акушерству и гинекологии. Работы навалилось выше крыши. Оксана Анатольевна не очень ответственно относилась к ведению документации. Да и смежники её, говоря честно и откровенно, всерьёз не рассматривали. Пресловутый профессиональный снобизм. И не только врачебный. Гляньте в зеркало. Вам отражение ничего не говорит?

До самого вечера наступившего вслед за откровением дня крутилась Мальцева как белка в колесе. Обход. Проверки. Сверки. Подписи. Согласования. Даже в операционную умудрилась загреметь в свой первый последекретный рабочий день. Она просто вышла в приёмное отделение. Перекурить на воздухе. Хотя и нехорошо это для начмеда. Но она спряталась под окнами обсервационного изолятора. И тут к ней подскочила разгневанная женщина. С большим животом.

– Я приехала! – грозно изрекла она. Отдышалась. И собралась. Было видно, что это стоит ей колоссальных усилий – обуять себя. Это вообще самое сложное на свете: властвовать собой. А уж для беременной… – Я приехала! И у меня не какое-то там проходное «воды отошли»! У меня – тупые ноющие боли внизу живота. И кровянистые выделения. Алые кровянистые выделения, – уточнила она строго. – Так что давай бросай сигарету и вызывай мне врача! И чтобы никаких мне «деточка, сейчас, только чаю попьём»! Я вам не деточка. И у меня – отслоение последа.

– Отслойка плаценты, – машинально поправила Татьяна Георгиевна, затушив сигарету в карманной пепельнице.

– Не важно! Я читала Соломатину. И я знаю, что это – очень нехорошо! Так что мухой – обе ноги там! А ещё у Соломатиной написано: истерик не закатывать и врачам не хамить. Так что вежливо скажи врачам, чтобы немедленно!

Мальцева быстро направилась в приём, бурча себе под нос: «Понятия не имею, кто такая Соломатина, но за “истерик не закатывать и врачам не хамить” – спасибо!» За Татьяной Георгиевной следом, крутя на пальце ключи от машины и охая, поспешила уточкой милая молодая женщина, со всеми признаками продвинутого менеджера на лице и в манерах.

– Быстро УЗИ. И звоните! Разворачиваемся! Смотреть будем в родзале.

Сканирование подтвердило начавшуюся отслойку нормально расположенной плаценты.

Мальцевой не обязательно было самой отправляться в операционную. Но ургентировала Настенька Разова, а она ещё слишком неопытный врач, несмотря на её подвиги [15] , так что пусть пока ассистирует. …Врать нехорошо. Татьяна Георгиевна соскучилась по скальпелю. По атмосфере операционной. В особенности – операционной ургентной.

Уже после операции женщина отзвонилась родне, сказать, что всё обошлось хорошо. И что оперировала её начмед. Которую она поначалу приняла за молоденькую санитарку.

Это удивительно, насколько поздние роды и общая усталость красили Мальцеву. Ей действительно нельзя сейчас было дать больше двадцати пяти. Если, конечно, не присматриваться пристально к положенным возрастом морщинам, не смотреть слишком долго в опытные глаза. А может быть, это вспышка сверхновой любви, произошедшая ночью, так её омолодила? Кто знает. Возможно, всего лишь отменная генетика.

И, разумеется, надо всем реяла необходимость клинического разбора попытки суицида. И Татьяна Георгиевна мужественно отстояла вместе с Ельским в отделении патанатомии на вскрытии младенца. На вскрытии того, что осталось от трёхдневного новорождённого, упавшего вместе с матерью на асфальт с высоты пятого этажа.

Как и в результате любого из ряда вон выходящего случая, необходимо было провести ряд мероприятий. Среди врачей. Среди персонала. И среди беременных, рожениц и родильниц. И поздним вечером в тиши своего кабинета Мальцева положила перед собой тест на послеродовую депрессию. Неловко поёрзала в кресле. Воровато глянула на дверь. Встала. Заперлась на замок. Снова села. Заправила волосы за уши. Взяла маркер. И стала читать:

Эдинбургская шкала послеродовой депрессии.