Тяжелый понедельник - читать онлайн книгу. Автор: Санджай Гупта cтр.№ 12

Рядом, за стеной, глотая слезы, стояла медсестра Моника Тран, звонившая из пустого коридора своему другу. — Я решила оставить ребенка. — Она не могла больше говорить и нажала кнопку отбоя.

Митчелл С. Томпкинс по прозвищу Хапуга [4] заглянул в разлинованный желтый блокнот и провел пальцами по массивному, инкрустированному бриллиантами золотому браслету на правом запястье. Потом он одернул безупречный итальянский пиджак и фальшиво улыбнулся Тине Риджуэй, обнажив нестерпимо белые зубы. Тина сидела напротив, неестественно выпрямив спину и положив ногу на ногу. Руки она непринужденно сложила на коленях, стараясь не показать, насколько неприятна ей эта ситуация. На ней был хирургический костюм, кроссовки и свежий, хрустящий от крахмала белый халат.

— Итак, доктор Риджуэй, до операции вы говорили Мэри Кэш, что собираетесь лишить ее обоняния?

Тина, не отводя взгляд, слегка поморщилась и глубоко вздохнула.

— Конечно, нет. Мы не собирались этого делать.

— Тем не менее вы это сделали, не так ли? — настаивал Томпкинс.

Тина помолчала, тщательно подбирая слова.

— Не бывает операций без риска.

Разговаривая с Тиной, Томпкинс мерил шагами конференц-зал двенадцатого этажа больницы. Как и весь этаж, зал был невероятно элегантен — дубовый стол с вишневыми вставками, обитые кожей стулья с высокими прямыми спинками. На стенах любимые картины Хутена, на потолке светильники с золотыми плафонами. Не самое подходящее место для допросов с пристрастием, но Томпкинс настаивал, и больничные юристы сдались. Тина закрыла глаза, стараясь сохранять спокойствие. Если Хапуга Томпкинс решил вывести ее из себя, то преуспел в этом. Фамилия Томпкинса была Тине знакома. Это имя красовалось на обороте телефонного справочника больницы — под фотографией юриста — Томпкинс с озабоченным лицом, окруженный встревоженными пациентами. «Вам нанесли ущерб? Вас не устраивает результат лечения?» В жизни Томпкинс, правда, выглядел хуже, чем на фотографии. Со снимка он смотрел, самоуверенно улыбаясь. И на фото выглядел высоким, хотя на самом деле был среднего роста и довольно хрупким. Красивое лицо было несколько одутловатым, бледным, а под глазами отчетливо виднелись синие круги. Но важности и чванливости ему было не занимать, и он не стесняясь ими пользовался.

Томпкинс остановился под дорогой люстрой.

— Вы говорите, что всякой операции сопутствует риск. Естественно, перед операцией вы предупредили Мэри Кэш о возможном риске?

— Да.

— Вы, лично…

— Все наши больные подписывают согласие на операцию…

— Вы лично видели ее подпись? Вы видели, как она подписывает согласие?

Тина бросила взгляд на юриста больницы, который в этот момент читал какое-то сообщение на экране своего айфона. Стенографистка смотрела на Тину, ожидая ответа.

— Обычно предупреждением больных о риске и подписанием согласия занимаются резиденты.

— То есть вы даже не знаете, подписывала Мэри Кэш согласие или нет.

— Я уверена, что она его подписала.

— Но вы сами этого не видели. Как же вы можете быть в этом уверены? Может быть, там чужая подпись.

Юрист поднял глаза к потолку, словно желая найти там кого-нибудь с подмоченной репутацией и взять на карандаш, а потом снова скосил глаза на экран айфона.

— Да, но…

— Для протокола. — Томпкинс повернулся к стенографистке. — Значит, вы утверждаете, что не имеете ни малейшего понятия о том, предупреждали ли Мэри Кэш о возможном риске хирургического вмешательства?

— Мы можем спросить…

— Да или нет? Лично вы знаете о том, была ли Мэри Кэш предупреждена о возможном риске до операции?

Тина еще раз посмотрела на больничного юриста. «Он что, онемел? За что ему платят четыреста долларов в час? Что делать — возражать или нет? Сколько можно проявлять это идиотское смирение?»

Томпкинс наклонился к Тине. Он получал истинное наслаждение от каждой минуты этой милой беседы. Заученным движением сложил руки на груди — как актер бродвейского театра, уверенный, что этот эффектный жест не пропустит публика в задних рядах и на галерке.

— Я никуда не спешу, доктор Риджуэй. Да или нет?

— Нет, — устало ответила Тина. — Лично я не слышала, что говорили Мэри Кэш перед операцией.

Она старалась представить себе, как повел бы себя на этом месте ее отец, знаменитый терапевт Томас Риджуэй, или дед — доктор Натаниэль Риджуэй, грубоватый врач общей практики в Вермонте, как бы они обращались с этим адвокатом истца. Тина вообще не могла представить их в таком положении. Они бы встали и вышли из зала, не задумавшись ни на минуту.

Она мысленно вернулась в детство, в Массачусетскую центральную больницу. Самое лучшее воспоминание детства: они с отцом и старшим братом играют в прятки в Эфирном доме, в полукруглом, построенном в виде амфитеатра хирургическом корпусе, где впервые был проведен эфирный наркоз. Отец всегда водил. Они с братом разбегались по закоулкам, прячась за деревянными панелями, стараясь не хихикать, заслышав его нарочито громкие шаги. Потом, когда начинало темнеть, отец вел их в свой кабинет, находившийся в здании, построенном еще Булфинчем. При своем росте — шесть футов четыре дюйма — Риджуэй был вынужден пригибаться, входя в кабинет, — в восемнадцатом веке американцы, как правило, были ниже ростом, а в больницу людей доставляли на лодках. В кабинете знаменитый доктор Томас Риджуэй открывал громадный лабораторный холодильник и доставал оттуда для детей мороженое, хранившееся среди образцов замороженных тканей.

Сотрудники охотно возились с детьми — Тиной и ее братом. Брата они всегда спрашивали, не хочет ли он стать таким же важным доктором, как его отец. Со временем Тину стало страшно раздражать, почему медсестры, лаборанты и врачи не задают этот вопрос ей. Наверное, решение стать врачом пришло к ней именно тогда. Но даже и без этого побуждения ей все равно пришлось бы взять на себя бремя продолжения династии после того, как брат бросил колледж. Тогда отец и дед решили, что Тина должна поступить на медицинский факультет, чтобы стать следующим в семье доктором Риджуэем…

Этот допрос продолжался уже второй час, и конца ему не было видно. Все было ясно как божий день, но адвокату надо было довести Тину до полного изнеможения, чтобы заставить ее ляпнуть что-то необдуманное. Потом он мог бы заставить ее произнести это вслух на суде. Тина видела множество таких драм по телевизору и знала, как, впрочем, и Томпкинс, что будет, если она потеряет самообладание.

Мэри Кэш поступила в больницу с диагнозом менингиомы, доброкачественной опухоли, которую почти всегда можно удалить хирургически. Одно из возможных осложнений операции — повреждение обонятельного нерва, проходящего вблизи опухоли. При повреждении или случайном пересечении нерва человек может утратить чувство обоняния. Больные, когда им говорят об этом риске, соглашаются на него не задумываясь, справедливо полагая, что опасность опухоли в голове куда выше опасности потери обоняния. Потом, правда, выясняется, что в жизни мы, как правило, недооцениваем важность этого чувства. Для тех немногих, кто лишается обоняния, жизнь драматически теряет значительную часть своей прелести. Люди перестают чувствовать аромат цветов, свежеиспеченного хлеба и свежескошенной травы. Самое неприятное открытие — это осознание того, что при утрате обоняния ослабляется и чувство вкуса. Многие теряют аппетит, начинают меньше есть, худеют, и вообще у них пропадает интерес к жизни.