– «Дикая банда», – тут же уточняет Холли. – Режиссер Сэм Пекинпа. Я смотрела его только один раз. Потом мне снились кошмары.
Кадры фильма, думает Ходжес, глядя на перекошенные лица и выстрелы. А также кадры сознания Брейди Хартсфилда.
– Что теперь? – спрашивает он.
– Холли, ты начинаешь с первого, – говорит Джером. – Я – с последнего. Встретимся посередине.
– Похоже, придется попотеть. – Холли поворачивается к Ходжесу. – Мистер Ходжес, можно мне здесь курить?
– Почему нет? – отвечает он и идет к лестнице, чтобы сесть и наблюдать, как они работают. При этом рассеянно потирает грудь пониже левой ключицы. Раздражающая боль вернулась. Наверное, потянул мышцу, когда бежал по улице после взрыва своего автомобиля.
29
Прохладный кондиционированный воздух в вестибюле ЦКИ ударяет Брейди как пощечина, по его потным шее и рукам бегут мурашки. Широкая часть коридора пуста, потому что обычных зрителей в ЦКИ еще не пускают, но справа по проходу, отгороженному бархатными веревками с указателем «ДЛЯ ЛЮДЕЙ С ОГРАНИЧЕННЫМИ ВОЗМОЖНОСТЯМИ», инвалидные коляски медленно движутся к контрольно-пропускному пункту и аудитории за ним.
Брейди такой расклад не нравится.
Он предполагал, что толпа ринется в зал, как происходило на матче «Кливлендских индейцев», на который он ходил в восемнадцать лет, и служба безопасности не будет успевать ни к кому приглядываться. Ему следовало предположить, что на концерт калек будут пускать в первую очередь.
Он видит как минимум десять мужчин и женщин в синей униформе с коричневыми нашивками «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ ЦКИ» на плечах, и делать им сейчас совершенно нечего, кроме как досматривать калек, которые медленно катятся мимо них. С нарастающим ужасом Брейди замечает: они не заглядывают в боковые и задние карманы на всех колясках, но проверяют каждую третью или четвертую, а иногда и две подряд. После того как калеки получают добро от службы безопасности, билетеры, одетые в футболки с логотипом «Здесь и сейчас», направляют их в сектор для людей с ограниченными возможностями.
Он полагал, что его могут остановить на контрольно-пропускном пункте, но надеялся, что вокруг будет множество юных поклонниц бой-бэнда. Еще одно неправильное допущение. Осколки выбитых стекол могут убить тех, кто стоит ближе всего к дверям, но их тела также послужат стеной, которая убережет остальных.
«Дерьмо, – думает он. – Однако… В Городском центре я убил только восьмерых. И сегодня все равно трупов будет больше».
Он катится вперед с фотографией Фрэнки на коленях. Рамка упирается в переключатель. Если кто-то из охранников наклонится, чтобы заглянуть в один из карманов, Брейди положит руку на рамку и нажмет. Вместо желтой лампочки вспыхнет зеленая, и электрический ток устремится к детонаторам из азида свинца, «утопленным» в самодельный пластит.
Впереди только двенадцать колясок. Холодный воздух обдувает разгоряченную кожу. Он думает о Городском центре, о том, как тяжелый автомобиль этой суки Трелони покачивался и приподнимался, переезжая тела людей, после того как врезался в них и сбивал с ног. Ощущения были как при оргазме. Он помнит запах резины под маской, помнит, как орал от радости и восторга. Наорался так, что осип, потом едва мог говорить, и ему пришлось сказать матери и Тоунсу Фробишеру в «ДЭ», что у него ларингит.
Между ним и КПП уже десять колясок. Один из охранников – вероятно, главный, потому что он старше всех и единственный в шляпе – берет рюкзак у девушки, такой же лысой, как и Брейди. Что-то ей объясняет и дает квитанцию на получение рюкзака после концерта.
«Они меня поймают, – хладнокровно думает Брейди. – Поймают, так что надо готовиться к смерти».
Он готов. Готов уже какое-то время.
Восемь колясок между ним и КПП. Семь. Шесть. Тот же обратный отсчет, что и на его компьютерах.
Снаружи доносится пение, сначала приглушенное.
– Солнце, бэби, солнце светит – это на меня ты смотришь… луна, бэби, луна…
Когда песню подхватывает толпа, звук набирает силу, как в кафедральном соборе.
– ЛЮБОВЬ ТВОЯ И ЛАСКИ ТВОИ – НЕ ХВАТИТ ИХ МНЕ НИКОГДА… Я БУДУ ЛЮБИТЬ, Я БУДУ МЕЧТАТЬ, ТЕПЕРЬ ТЫ СО МНОЙ НАВСЕГДА.
В этот самый момент двери распахиваются. Какие-то девочки визжат, большинство продолжает петь еще громче.
– В СВЕТ ЗАРИ ВОЙДЕМ С ТОБОЮ И ОСТАНЕМСЯ ВДВОЕМ… ПОЦЕЛУИ БУДУТ КРЕПЧЕ НА МИДВЕЕ НОВЫМ ДНЕМ!
Девчонки в футболках и топах «Здесь и сейчас», впервые накрашенные, врываются в вестибюль, родители (преимущественно мамаши) пытаются не отставать от своего отродья. Мясистая деваха двенадцати или тринадцати лет – жопа размером со штат Айова – врезается в коляску перед Брейди. В ней сидит девочка с миловидным личиком и тоненькими как спички ножками. Коляска едва не переворачивается.
– Эй, осторожнее! – кричит мать девочки, но жирной суки в необъятных джинсах, с вымпелом «Здесь и сейчас» в одной руке и билетом в другой, уже и след простыл. Кто-то толкает коляску Брейди, рамка с фотографией сдвигается, и на секунду он думает, что сейчас все исчезнет в белой вспышке, а металлические шарики добьют тех, кто не превратится в пар. Этого не происходит, он чуть приподнимает рамку и видит, что по-прежнему горит желтая лампочка.
На пределе, думает Брейди и ухмыляется.
В коридоре радостная суета, и все сотрудники службы безопасности, которые ранее досматривали калек, уже заняты рвущимися в зал девчонками. С калеками остается только одна охранница, молодая женщина, которая взмахом руки предлагает проезжать вперед, едва глянув на того или ту, кто сидит в коляске. Подъезжая к ней, Брейди обращает внимание на главного охранника в шляпе. Он стоит по другую сторону коридора. При росте в шесть футов три дюйма охранник видит все, потому что горой возвышается над девочками, и его глаза пребывают в непрерывном движении. В одной руке он держит лист бумаги, на который то и дело поглядывает.
– Покажите мне ваши билеты – и вперед, – говорит охранница симпатичной девочке-колясочнице и ее матери. – Дверь направо.
Брейди замечает кое-что интересное. Высокий начальник в шляпе хватает парня лет двадцати, который вроде бы пришел на концерт один, и выдергивает из толпы.
– Следующий! – обращается к Брейди охранница. – Не задерживайте очередь!
Брейди катится к ней, готовый прижать рамку с фотографией Фрэнки к переключателю на Изделии два, если охранница проявит какой-то интерес к карманам коляски. Коридор уже полностью заполнен кричащими и поющими девочками, так что с ним уйдут человек тридцать, а то и больше. Если придется умереть в коридоре, он согласен.
Охранница указывает на фотографию.
– Кто это, дорогой?
– Мой маленький мальчик, – отвечает Брейди с печальной улыбкой. – В прошлом году погиб в аварии. Той самой, что приковала меня… – Он указывает на кресло. – Он любил «Здесь и сейчас», но не дожил до их нового альбома. Теперь услышит все новые песни.