Бикини - читать онлайн книгу. Автор: Януш Леон Вишневский cтр.№ 66

Кошка перестала лакать, легла на спину среди фотографий и заснула. Анна взяла кошку на руки и прижала к груди.

— Стопка, я все-таки расскажу тебе про Кота в сапогах, — шепнула она, нежно почесывая кошку за ухом. — Ты ведь хочешь, правда? У речки стояла мельница. Каждый день мельничное колесо стучало по воде: тук-тук. Но однажды эти звуки заглушили печальные песни: умер старый мельник. После поминок братья разделили отцовское наследство: старшему досталась мельница, средний забрал осла, а младшему отдали кота. Понял младший брат, что нет ему места на мельнице. Взял он буханку хлеба, серого кота и пошел куда глаза глядят...

Она коснулась щекой кошачьей мордочки и крепко сжала веки. Отец прижимал ее к себе. Она слышала его спокойный голос. «Взял он буханку хлеба, серого кота и пошел куда глаза глядят...»

Ее разбудило громкое ржание. За окном светало. Старый Курт Бегитт развозил уголь. Он останавливался у каждого дома на окраинах Кенигсдорфа и выгружал очередную порцию угля в проволочные корзины, стоявшие у дверей или калиток. Начинал он обычно с восточной части городка. А сюда, на Айхштрассе, добирался часам к шести утра. Никто не знал, где Бегитт доставал уголь. Многие уверяли, что он покупает его у американцев. Но ведь Бегитт развозил уголь и до того, как американцы заняли Кенигсдорф. А до войны он развозил молоко. Того угля, что выдавали по карточкам, хватало на неделю, а тем, что привозил Бегитт, топили остальные три, поэтому все уважали Бегитта и подкрепляли свое уважение более или менее щедрой платой. Кто-то платил картофелем, кто-то самогоном, а кто-то — домашним вином или канистрой солярки. Бегитт находил все это утром в проволочных корзинах, загружал в свою повозку и взамен насыпал туда уголь. Кому больше, кому меньше — в зависимости от оплаты. Решетчатую телегу Бегитта, если верить тете Аннелизе, всегда тянула тощая кобыла Березка. С каждым годом она становилась все более тощей и все более ленивой. Старый Бегитт не замечал ее худобы, зато прекрасно знал, что она ленива, а потому хлестал ее кнутом значительно чаще, чем кормил. Когда он бил ее слишком сильно, Березка громко ржала. Так же, как в это утро, когда Анна, в обнимку со Стопкой, проснулась на полу кухни среди фотографий.

Огонь в печи давно погас. Было очень холодно. Анна встала и побежала в спальню. Забралась под перину. Тетя Аннелизе проснулась и всполошилась:

— Где ты была? Я так тебя и не дождалась.

— В Нью-Йорке, тетя. В Нью-Йорке. Вместе с Котом в сапогах...

— Что ты несешь, дитя мое?! Тебе, должно быть, плохой сон приснился. У тебя такие холодные ноги. Прижмись ко мне. Не бойся. Это всего лишь сон.

— Я убью тебя! Задушу собственными руками! Выпущу из тебя кишки! — кричала Анна, собирая с пола фотографии.

Большинство из них Стопка покусала и расцарапала когтями.

— Значит, так это было в Дрездене? — послышался спокойный голос тетки.

Анна обернулась. Тетя Аннелизе стояла у открытого окна и курила.

— Нет! В Дрездене было не так. То, что было в Дрездене, показать невозможно, — ответила она, собирая фотографии. — Ты видела, что эта гадина сделала с моими снимками?!

— Откуда они у тебя? — Анна почувствовала в теткином голосе злость.

— Из Кельна.

— Это твои снимки? Я хочу сказать, ты их сделала?

— Да. Мои.

— Почему ты раньше их не показывала?

— Не могла. Они были в фотоаппарате.

— А кто их проявил?

— Журналист из Нью-Йорка!

— Откуда? Какой журналист? Что ты несешь?

— Из Нью-Йорка.

— Почему?

— Я не знаю, почему из Нью-Йорка.

— Как это не знаешь?

— Просто не знаю. Я пошла на башню, дала ему пленку, а он ее проявил.

— На какую башню?

— На соборе.

— Что ты ему за это дала?

— Ничего...

— Как это ничего?!

Тетка сорвалась на визг. Анна отлично знала этот момент. Когда голос тетки поднимался на такую высоту, это означало, что разговор закончился и начался допрос. Анна не могла это выносить, так же, как отец, мать и бабушка. А для тети Аннелизе мир делился на две неравные части. Ее часть была больше и проще. И только она была настоящей, хотя вся умещалась в рамки нехитрой бухгалтерии «приход-расход». Вторая же часть была маленькой, никому не нужной ерундой, уделом «восторженных, погрязших в мечтаниях идиотов, как твои отец и мать». Тетка считала, что с определенного момента вести диалог с этим вторым миром бесполезно. И следует переходить к допросу. Она сама так говорила. И хотя не произносила слово «допрос», смысл от этого не менялся. В Анне закипала ярость. Она подошла к окну. Без разрешения взяла из теткиной пачки, лежавшей на подоконнике, сигарету и закурила.

— Ничего, черт бы тебя взял! — процедила Анна сквозь зубы, выпустив в нее дым. — Абсолютно ничего. Я сунула ему пленку, а он ее проявил. Понимаешь? Просто так. Ни за что. За спасибо! А вечером приехал сюда, в деревню, и привез мне снимки. Тоже бесплатно. Даром! Я не давала ему картошки и не ложилась под него. Представляешь?! Человек сделал это для меня просто так. К тому же американец. Понимаешь?!

— Нет! Не понимаю! Чего он хочет от тебя?

— Он хочет забрать меня в Нью-Йорк.

— И ты ему поверила?!

— В то, что хочет, поверила. В то, что заберет, — нет.

— Оденься и притащи корзину с углем. Иначе мы замерзнем. Не верь ему. Даже наша Стопка поняла, кто он такой. И пожалуйста, не выражайся, это некрасиво.

Тетя Аннелизе подошла к печке, присела и начала выгребать в алюминиевое ведро золу. Анна докурила сигарету и, собрав с пола фотографии, сложила их в конверт. Потом вышла из дома и направилась к калитке. Затащила корзину с углем на крыльцо, вышла на дорогу. Замерзшие колеи, оставленные колесами машины, блестели на солнце кристаллами инея. Она заметила следы своих ног, отпечатавшиеся в грязи. Вернулась на крыльцо. Пересыпала уголь в ведра, принесла их на кухню и поставила у печи. Стопка сидела на столе и нервно обнюхивала конверт с фотографиями. Анна взяла кошку на руки и стала ее гладить.

— Я совсем не хотела тебя убивать, ты меня просто очень разозлила, — прошептала она, почесывая кошку за ухом.

— Что ты там бормочешь? — спросила тетка, бросив совком уголь в печку. — Этот проходимец Бегитт в последнее время привозит нам одну пыль. Надо будет встать пораньше и отчитать его. Ты видела, что он сегодня нам насыпал?

— Нет, не видела...

— Не мешало бы посмотреть. За такое дерьмо мы отдаем ему наш лучший картофель. Завтра я насыплю в корзину одни очистки. Кстати, не почистишь картошки на обед?

— Не почищу.

— Почему?!

— Потому что сейчас я пойду в свою комнату и начну собирать чемодан...