И расправлена на вечер постель.
И дали постоянный ключ в жильё.
Жить.
Шлю тебе, родная, приветы мои и пожелания в воздух небесных далей.
Твоя Шуранька Коллонтай,
внучка до конца.
12 октября, 1965
Милая добрая Шуринька, бабушка моя небесная, приветствует тебя твоя земная Шуранька, внучка.
Здравствуй!
Сейчас октябрь, а это значит, что в этом месяце Мишеньке моему будет два с половиной годика, вот-вот, сынку.
Но всё по порядку, если то, что теперь имеет место в жизни моей, можно обозначить таким словом. Хотя как посмотреть, с какой точки приложения и подхода к самой теме.
В общем, когда ушла я от Паши моего к Лео, то уже через две недели или три выяснилось, что я беременная.
Раньше я Паше такого не позволяла никогда, и он слушался, хотя и не соглашался, но тем не менее мне удавалось избегать зачатия в самом плохом и неожиданном для меня смысле этого события. Хотя он и доводил меня часто до ручки, в самом хорошем и приятном значении этого выражения, вместе с тем в моменты наивысшей близости с ним я уберегалась в сторону и уклонялась от дальнейших объятий по нежеланию покамест заиметь продолжение нашего с ним совместного рода.
Но в тот удивительный день словно чёрт меня дёрнул — сначала днём, у Леонтия Петровича на полудиванчике и тазиком с припаркой, а потом уже дёрнул при прощальном расставании с Пашей, в нашей келье, напоследок и накануне моего ухода к Лео.
И там и тут не удалось ни сказать «нет», ни принять необходимые защитные меры по избеганию последствий.
Они и случились.
Не стану врать, перепугалась насмерть.
Первым делом начала мысленно прокручивать в себе насчёт необратимых гормональных изменений. Ну помнишь, если всё вразнос пойдёт? Попа, груди, ляжки, тонкие места, шейный отдел, оладьи по бокам торса и всё такое.
Это сейчас я уже успокоилась окончательно, по истечении больше полтора года после родов. Как была, так и есть, всё при мне, всё старое, своё. Не в том смысле, что стало старым и закоренелым, а просто осталось неизменённым против нового гормонального статуса организма. Это мне в женской консультации слово такое подкинули, и оно мне сразу пришлось по душе.
Дальше.
Ну, я поначалу к Лео, к первому по событию из двоих.
Говорю:
— Жду дитя. Ты рад?
Он:
— С ума сошла, у тебя же двое! Зачем тебе?
Я:
— Так вышло, и обратной дороги нет.
Он:
— Чьё дитя? Ты же со мной без году неделя, у нас с той и было-то за всё время раз-два пока и обчёлся.
Я:
— Честного ждёшь от меня?
Он:
— Разумеется, честно, милая моя. Но только если это моё дитя, то всё равно я своего решения не иметь детей не изменю. Мне уже не до пелёнок, я тебе говорил, кажется. Можешь уходить с ним обратно к себе напротив.
Я:
— Так вот, если совершенно честно, это дитя от моего расписанного мужа, случившееся напоследок наших совместных дней непосредственно перед тобой. И у меня будет полная возможность, чтобы он проживал совместно с его родителем, как и другие мои дети.
И смотрю, как эта версия сработает по нему.
Сработала как миленькая.
Он:
— Это совершенно меняет дело, Шуранька. Вынашивай, рожай, я и ему помогать стану, где два, там три, ничего, справимся. Но только живи со мной, а к нему просто посещай. И, если надо, Фиру нашу в няньки ему могу отправить, в помощь по уходу его отцу. Чтобы ты меньше имела хлопот и головной боли от этой проблемы. Так ты согласна?
Ну как я на такое могла быть не согласна, сама подумай, Шуринька! Содержание буду иметь на двоих выдуманных плюс одного настоящего, за просто так. Останется только с отцом его договориться, что маленький будет жить с ним и с прислугой, всё как у дворян прошлого века. А я пришла, грудь подала и вернулась напротив к себе, в сказку, к Лео.
Вечером к Паше иду, так, мол, и так, говорю, такое дело предстоит, буду ребёнка рожать по залёту.
Говорит:
— Чьё дитя?
Я:
— Честно?
Он:
— Странный вопрос. Мы с тобой не вместе уже три недели, здравый смысл подсказывает мне, что такой вопрос я просто не могу тебе не задать. Однако, если это ребёнок от меня, я буду самым счастливым человеком на свете вне зависимости от того, вместе мы с тобой или уже нет. Даже несмотря на всю твою человеческую глупость и поразительную душевную ограниченность, ты способна зачать и родить прекрасное дитя. Ты и сама не понимаешь, Шуранька, что то, кем ты стала, во многом обусловлено обстоятельствами, заложником которых ты и твоя несчастная мама сделались вне своего к тому желания. Это система наша проклятая сделала вас обеих такими, наша негодяйская власть, наше общее бескультурье и повальное плебейство советского разлива.
Ну, к таким речам его мне не привыкать, сама знаешь. За годы нашей совместной конюшни приходилось слышать от него и похлеще. Я уже, начиная с какого-то момента, перестала вслушиваться, вникать, пропускать через себя и через уши вообще. Всё равно нет во мне столько разумности и анализа, чтобы согласиться или отвергнуть его выводы насчёт социализма и прочих дел. Я понимаю, только когда он про позирование или про искусство. Этого у меня не отнять: люблю, чувствую, загораюсь, поддерживаю любое начинание и продолжение, как и готова к любым экспериментам с обнажённым телом, в смысле рисования его, лепки и письма. Или понравилось ещё, когда сказал про меня, что я совершенно особый случай, когда можно соблюдать в себе и поддерживать внешние пропорции, не чувствуя потребности к более глубинной красоте, которая обычно придаёт прелести каждому жесту и поступку.
И то правда, живя с Пашей, я ведь никаких дурных деяний не совершала вплоть до подвёрнутой ноги и по случайности вытекших из этого последствий. Но только кто бросит в меня за это камень? Не ты же, правда, бабушка?
И на этот раз я прослушала его вполуха, отбросила всё лишнее и перешла к делу на основе услышанного.
Говорю:
— Так вот, если честно, он твой и больше никакой.
И смотрю, как эта версия сработает по нему.
Сработала как миленькая.
Глаза его загорелись гармоничным пламенем, руки заметались туда-сюда, то есть рука и перчатка: встал, сел, снова встал.
Подошёл, притянул, поцеловал в лоб.
Он:
— Я буду отцом?
Я:
— В самом полном смысле слова. Будешь жить с ребёнком, а я напротив. Не против?