А из этого факта непреложно проистекает другой, удивительный, огорчительный и страшный в своей простоте. А именно — не может никоим образом женщина, обладающая четвёртой группой крови, то есть моя жена Инна, родить дитя, имеющее вторую кровавую группу, то есть дочь мою Веронику. В том случае, разумеется, если отец ребёнка обладает первой. Каковой конкретно обладаю я. Полагая, что я и есть этот самый отец.
Или может родить в такой комбинации дитя, очень даже может. В том случае, если отец также обладает второй группой. Тот самый отец, который настоящий. А не тот, что вскормил, воспитал и вкладывал без устали в своего единственного ребёнка всю возможную любовь и всю без остатка бескрайнюю человеческую душу.
Надо сказать, сомнений в ошибке не возникло сразу. Разные мелочи типа а-ля моих морщинок у губ, пальчиков как у маленького меня, кулачков, сжатых плотно и нервически, способностей к учению и производству добрых дел, схожего человеколюбия по линии матери Терезы и всякая прочая дрянь сразу же перестали существовать. Ясное дело, навеяны были лишь желанием принять желаемое за действительное под влиянием мощного отцовского чувства. Вопрос оставался один. Знала ли Инка? В тот красно-синий день календаря, незадолго до памятного волшебного полудня, пришедшегося на пересадку в метрополитене из одной жизни в другую, она, помнится, рассталась со своим бывшим. Утром. И встретилась с настоящим. В полдень, тот же. Со мной. И через положенный промежуток, отсчитывая от волшебного вечера этого же колдовского дня, от «интегрального исчисления» и «выхода чёрным дымом в будущее», родилась наша звёздочка, наша смешная любимая Никуська, главная солистка и закопёрщица маленького семейного оркестрика. Или теперь уже только её? Не наша? А жена моя, маленькая и концентрированная гражданка Раевская, знала и сознательно скрыла от меня этот чудовищный по своей человеческой подлости факт? По нечеловеческой…
Короче, снова мимо Богова кармана. Пролёт. Такое обнаружение явно не для нервических психопатов. И потому нужно действовать. Немедленно. Пока не упущено время. Пока свежи ощущения от невосполнимой потери иллюзий и ещё остаётся твёрдость в намерениях и крепость в мыслях. И я разом постигнул задачу, одним махом вскрылил над раскинувшейся подо мной лощиной с уже непостижимо новых высот. И теперь я точно знал, что делать, потому что открывшаяся мне в эту минуту причина — предательство покойной жены и неродной мёртвой дочери, принимаясь стремительно загнаиваться в неизлечимую рану, уже начинала завывать в моей израненной обидами сердцевине, безжалостно точа и обкусывая внутренности. И я не хотел больше знать, что для меня страшней: мёртвая Ника или что она никогда не была мне кровной дочерью. Мне, бездетному автору нетолстых романов облегчённого, но в высшей степени человеческого содержания.
Я аккуратно вернул «Обменную карту» на прежнее место и отступил на шаг назад. Дальше мне понадобилось не более трёх минут, чтобы сосредоточиться и прикинуть. Словно разом ушатом святой воды окатило. И теперь уже я был уверен, я понимал, где мне это следует искать и где повезёт найти. Ещё начальная училка, помню, наша с ним общая, вещала, что хитёр мой сын и ленив одновременно. И по этой причине органы не простукали, зуб даю.
Я направился в комнату Джаза. Там я первым делом заглянул под кровать и выкатил оттуда старый баскетбольный мяч с обширной резиновой заплаткой на боку. Я взял его в руки и потряс. Вроде сошлось. Пустота отозвалась как надо, форма ответила содержанием. По звуку слабого шевеления изнутри я догадался, что попал. Я взял кухонный нож и осторожно, чтобы не повредить содержимое, вспорол мяч, развернув его на две дурно пахнущие резиновые полусферы. Там он и хранился. Запас колёс, притянутый скотчем к внутренней поверхности мяча. С пометкой на упаковке, сделанной рукой моего сына: «TFMPP1313, Германия». Неприкосновенный. Для себя. Лучшего качества. Неоднократно проверенный в деле. Тоже моим сыном. И его африканскими подельниками, прибывшими на нашу землю, чтобы его убить. Чтобы принести позор в семью писателя Бурга и извлечь из этого прибыль. Но так больше не будет. Никогда. Слышите все вы? Ни-ког-да!
Я разорвал упаковку, ссыпал таблетки в карман и покинул жильё на Фрунзенской набережной.
Я ехал в наш ахабинский дом, где ждала меня Гелка. Ехал и чувствовал, как психоделически активный TFMPP1313 прожигает мне карман ровно в месте напротив сердечной мышцы. И чем ближе я подъезжал к Ахабино, тем горячее становилось жжение и неуёмней желание. Вызнать эту тайну. Понять, отчего мой пропащий сын оставил это для себя в неприкосновенной сохранности, заткнув резиновой заплатой. Понять или сдохнуть, так ничего не осознав, чтобы разом покончить со всем этим.
Наконец, перестав сопротивляться, я тормознул у заправки на нашей трассе Москва — Брянск. И пока мне заливали бак, я успел купить литровую бутыль вискаря, отойти в сторонку, откупорить и запить им амфетамин. Сначала — одним глотком и сразу вслед за этим — другими. Аккуратные кругляшки. В количестве двух, нет, трех… нет… стольких, сколько ссыпалось в ладонь… Или — стоп, теперь уже точно не вспомню, сколько было тех мелкотравчатых колёсиков цвета небесных трусов моей незабвенной Айгуль.
И каким в итоге конечным объёмом односолодового вискаря запил.
И как тронулся с места после заправки.
И как въезжал в ворота ахабинского семейного гнезда.
И как обнаружил за воротами изумительной красоты Ашвемский парк с одиноко растущей посреди него кокосовой мушмулой.
И как увидел на стволе её своего давнего врага — бельмоносного макака с ореховой мордой на голове.
И как вытянул из бардачка энзэ скрутку и, запалив, втянул в себя её газовое содержимое, энергично, почти не давая себе передыха и не отводя взгляда от врага всей моей жизни под номером ноль.
И как внезапно не ощутил привычного аромата сладкой дыни, сдобренной перечной мятой, почувствовав вместо него удушающе резкий запах серы…
Гамадрил сидел на пальме и демонически скалился. Он точил об неё свои страшные когти и нагло улыбался, вперившись единственным глазом мне в лицо. И тогда я понял, что бабуин меня не боится, потому что он у себя дома, а я тут гость.
И что этот скалозубый павиан, любитель рассыпчатого отварного манго и вермишели с бочком, приготовленной неверной постоялицей ашвемского дома, где живёт в чаду сизого дурманного тумана наркотический Минель со своей развратной женой и тринадцатью неумытыми апостолами, спит и видит довершить начатое дело.
Ведь для начала он соблазнил и уничтожил мою мёртвую жену.
Затем обманом подсунул мне ребёнка-наркомана, отобрав его из числа прочих апостолов-конкурсантов.
После чего он же перевёл его с лёгких дымов на амфетамины и, сделав начальником наркотического гадюшника, заставил ими же убивать других слабых людей.
А в завершение всех дел бросил Джаза в ментовской застенок.
Однако и этого ему показалось мало.
И тогда он убивает мою дочь, пускай, не родную, не кровную, но всё равно любимую. Так убивает, что её, Никуську, собирают по отдельным горелым кускам.