Я оторвал тело от кресла и поднялся. Меня тут же повело вбок, и, не сумев удержать равновесие, я снова обвалился туда, где сидел.
— Папа… — настороженно произнесла Ника. — Папочка… что с тобой? Тебе плохо?
Мне не было плохо, потому что уже было удивительно хорошо. Хотя голову слегка замутило, а изображение перед глазами начало контрастно раздваиваться, усиливая тем самым удар от происходящего.
Итак. Этот — отец. А тот — сын. Девственник. Он — пожилой интеллигент, уставший от жизни, но мечтающий разбудить себя. На это уходят годы добровольного затворничества и отказа от привычных радостей жизни. В мир он возвращается обновлённым физически и возрождённым духовно, поскольку успевает за проведённое в отрыве от общества время прийти к пониманию сверхважных для себя вещей. Попутно приходит к вере, причём самостоятельно. Крестится и даже становится старостой местного прихода. И вновь предъявляет себя обществу, рассчитывая поразить его свежим обликом и новой сутью. Но как отец, как мужчина, он живёт с дочкой-подростком, которая не возражает против такого семейного нововведения, потому что так ей завещала мать-покойница. Ну, трахнет он её, в конце концов, ну, запудрит мозги, ну, набалуется. Ну и, скажем, расстанется с ней под занавес через какое-то время. Изобретя подходящий предлог, типа становлюсь импотентом, любимая дочка, и убываю в государство Израиль, умирать. Под иудейское Божье крыло. Прости. У тебя всё ещё будет, а мне не остаётся ничего в этой жизни, только воспоминания о тебе. И я тебя отпускаю. После чего они допивают бутылку портвейна «777» и на спор плюют с крыши вниз. Кто дальше. Девчонкин плевок оказался длинней и пришёлся как раз на лицо покойника-педофила из соседнего подъезда. Так и уехал сосед в смерть, с неприбранным лицом, на пыльном автобусе с чёрной полосой на боку. Но расчёт оказался обманным для всех в этой непростой истории, потому что дочка, как выясняется, вовсе не от мужа, и об этом случайно становится известно отцу. И он же обнаруживает внезапно, что мальчик её тоже не полный негодяй и урод, а вполне милый юноша с нежной и чуткой натурой и нервической конституцией юной неокрепшей души. А ещё он тоненький и белокожий, чем-то даже напоминающий мёртвую жену героя. И тогда для стройного толстяка начинается ад второго круга. Он мечется и не понимает, где допустил ошибку. В душе его возникает конфликт между прошлым и настоящим, он не может для себя решить, где его сегодняшнее место. Вернее, где он настоящий, — там, где он был толстый, но пустой, или же там, куда пришёл вновь, худым, но полным. Узнав эту правду, девочка прыгает с крыши блочной девятиэтажки, но полёт её завершается ровно в кузове грузовика, везущего подушки на городской рынок, и потому отец-таки успевает бросить быстрый заинтересованный взгляд из-под приспущенных ресниц на водителя этого грузовика. Но вместо ядовитого клея под подушками грузовика обнаруживается питательный крахмальный раствор, чтобы семена не погибли. И тогда мальчик, уже став песцом, убеждает начальника колонии строить собственное небольшое подсобное тепличное хозяйство. Он, как профессионал, гарантирует качество и дешевизну продуктов растениеводства. С непредсказуемым развитием сюжета. С преступлением, всякий раз отличающимся от предыдущего, но каждый раз одинаково зловещим. И с обязательным трупом в финале. И всё проходит гладко. Это раззадоривает юношу и толкает на реализацию второго преступного замысла. Правда, опять не своего, а того, что был детально описан в книге отцом. В следующей по счёту истории. И именно по этой причине отец не стал вступать с сыном в дискуссию относительно специфических деталей своего и так весьма сомнительного произведения, предназначенного для людей уравновешенных, исключительно зрелого возраста. Он просто берёт ещё детей на усыновление, сначала мальчика, а через какое-то время ещё и девочку. Но со временем понимает, что этим своим решением он всё равно не сможет преодолеть так и не умершую любовь к покойной жене и что во всем виноваты они, эти чужие дети, которые ничего не знают и не желают знать о чувствах приёмного отца к покойнице. И он им за это отомстит. Страшно отомстит. За то, что виной всему стали именно они. Их первая совместная проба первой травки заканчивается полным успехом. Мальчик одобряет инициативу отца и быстро втягивается в процесс. Сам же процесс обещает скорое развитие в направлении усиления воздействия дурмана на молодой организм и перехода к более действенным средствам перехода на ту сторону реки. Но приходит время заняться девочкой. Кажется, её нужно было совратить. Да, именно так и было задумано. И он, зарядив себя дозой из газа, жидкости и твёрдой фракции снежного цвета, совращает её, маленькую и хрупкую. Только, странное дело, непохоже, что девочка его обладает всеми признаками девственности. Или это просто дурной туман? И схема рассыпается. Дети, которых он приговорил, давно догадались о планах отца и затеяли встречную, не менее зловещую игру. Мальчик всё это время лишь умело подыгрывал отцу, создавая иллюзию того, что основательно подсел на дурман, на деле же оставил за собой лишь лёгкую травку, употреблять которую начал ещё задолго до плана отца. Кроме того, девочка и сама уже давно проститутка. Да и сам он извращенец со стажем, хотя и принципиальный. А принцип его в том, что он расчленяет лишь тех женщин лёгкого поведения, которые, как ему кажется, этого заслуживают. Такое, значит, странное хобби. Но слабые не интересуют, они свободны, они не пройдут все круги ада. Ад — для умных и сильных. Умеющих собраться и победить. А на деле — проиграть. И теперь она, найдя неуловимого маньяка, задаёт ему три вопроса. И он должен ответить или умереть. Но он не ошибается, боясь умереть. Он отвечает верно. И обращается благодарно к небесам: «Спасибо тебе, Господи, за всё, что ты для меня сделал… И прости за всё, чего я не сделал для тебя…» Тем не менее расстаётся с жизнью, не соблюдя правил им же придуманной страшной игры. Она довольна. Преступник мёртв. Можно приступать к расчленёнке. Для начала она подвесит его вниз головой, и только после этого он будет лишён гениталий. Этот человек больше никогда не будет для неё конкурентом. Но она ещё и разведчица, эта псевдоинтеллигентная сучка, и ей надо втереться в доверие, чтобы выкрасть идею очередного романа и зарегистрировать её от своего имени в авторском обществе. Затем, дождавшись выхода книги, устроить громкий скандал, развенчав таланты так называемого, мнимого, писателя. Но вновь просчёт. Сочувствие друзей и открытая ненависть врагов доставляют живому герою такое невероятное физиологическое наслаждение, в прямом, садомазохистском смысле, какое ему не удавалось достигнуть ещё ни разу за время всей своей практики. И за это он великодушно прощает недругов, выйдя, конечно же, победителем из этой истории. Но ещё остался его сын, тоже победитель. Хотя и чёрный. И у них на борту имеется ящик с марихуановыми сигаретами, так как оба они втянулись в это удовольствие, которое, оказывается, совсем не вредит здоровью. Последние научные данные, наоборот, говорят о некоторой полезности употребления в умеренных дозах курительной смеси на основе марихуаны. И оба они с удовольствием совершают полёты над океаном, когда им этого хочется. Но в случае опасности им останется жить надеждой на спасение и ждать помощи небес. Но они всё преодолеют вместе, белый отец и его чёрный сын — они друзья, они любят друг друга и готовы продолжать заботиться каждый о другом. Тем более что у них есть неизменно выручающая в трудную минуту поддержка. Из дури, разумеется. Но последняя сигарета станет началом разрушения отношений между ними. Отец понимает, какую совершил ошибку, идя на поводу у покойной жены с ее маниакальным желанием обзавестись чёрным ребёнком. Чёрные всегда чёрные и никогда не побелеют. И никогда в них не зародится искренняя благодарность к белому человеку за всё то, что белый народ сделал для чёрного народа. Вот и теперь, приёмный сын норовит урвать лучший кусок, оставляя приёмного отца с фигой в кармане. Вот оно, доказательство тайного подлого умысла. Его сын тайно от отца выращивает дурь для себя, не желая делиться с родителем этой единственной радостью. Следует объяснение. Разговор переходит на высокие тона, каждый нервно сжимает в руках своё оружие. Наконец, диалог достигает предельной точки, когда оба нажимают на спусковой крючок. Два выстрела звучат одновременно. Два бездыханных тела медленно заваливаются на каменистую почву. Две жизни превращаются в две смерти — в чёрную и белую клавиши. И в этом деле нет конкретных виновных, и потому все присяжные на стороне веснушчатой и душеспасательной судьи Айгуль, которая выносит обвинительный приговор всем, кто не принял участия в судьбе расиста дяди Вадика и не защитил его от зверского растерзания на зоне. Потому что не было самого события преступления, как не было и состава как чёрного, так и белого преступлений. Как не было и самого преступного замысла. Был просто искренний человеческий порыв объять необъятное на уютном чердаке фрунзенского дома при скоплении большого числа свидетелей, полностью подтвердивших невиновность подсудимого. И тогда дядя Вадик решает, что, коли он не стал избранным там, он станет им здесь. Так и получается, он становится не таким, как все. Отныне тюремная кличка его — Манька. Его имеют в очередь реальные воровские авторитеты, его делают «обиженным», опускают ниже плинтуса, посуда у него отдельная, место его у параши. Туда же, в парашу, улетают остатки самолюбивых надежд, мечтаний и ожиданий чуда, в которое он вложился всем своим бывшим состоянием. Ночью он вскрывает себе вены остро заточенной ложкой. Теперь он больше не полный, не худой, не пустой и не тонкий. Он просто труп. И очень жаль, что суд тогда не учёл непритворные показания, принимая во внимание свидетельское несовершеннолетие ребят с фрунзенского чердака.