Иначе пропадем.
— Не хочу вырастать, — неожиданно сказала Наташка.
Мы уже допили чай и пошли на трамвайную остановку.
— Почему? — изумился я.
До сих пор мне казалось, быть взрослым — здорово. У взрослых интересная жизнь. Конечно, не у всех, это я уже понимал. Но был совершенно уверен, что они сами дураки, раз ничего не сумели придумать, вот и скучают теперь.
Зато даже самые скучные взрослые могут никогда не есть суп и творог. «Спасибо, что-то не хочется», — и все, никто не заставляет. Уже только ради этого имело смысл вырасти как можно скорее.
— Взрослые всего боятся, — сказала Наташка. — Даже того, что еще не случилось. И чего вообще, может быть, нет. Маньяка, например. Никто его не видел, но все боялись — заранее, на всякий случай. По-моему, очень глупо.
Я открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что бывают храбрые взрослые. Мой папа, например, точно никого не боится. Но тут приехал Наташкин трамвай. Что, в общем, хорошо. Никогда не любил с ней спорить.
О предстоящей поездке к морю я узнал заранее, еще весной. И конечно, сказал Наташке. Она так обрадовалась, словно я предложил ей поехать с нами.
— О! А я как раз думаю, где взять морской песок. Вот ты мне и привезешь. Тогда точно все получится.
— Что получится?
— Когда привезешь песок, скажу.
— Так нечестно!
Я чуть не заплакал, представив, как долго мне придется мучиться от любопытства. До самой середины августа. Это же почти всю жизнь.
— Нечестно, — согласилась Наташка. — Зато теперь ты точно не забудешь про песок. А мне очень надо. Всего одну пригоршню, только в кулек насыпь, не прямо в карман, а то не довезешь. Не сердись. Смотри, что у меня есть.
И достала из спортивной сумки продолговатый бумажный пакет. В пакете лежали два очень странных куска проволоки, с одного конца тонкие, с другого потолще, как будто их обмакнули в густую металлическую манную кашу.
— Что это?
— Бенгальские огни.
— «Огни»? — недоверчиво переспросил я.
— Ну да. Ты что, никогда раньше не видел?
Я помотал головой.
— Да ну, точно видел. В «Голубом огоньке» на Новый год всегда показывают. Они горят и сверкают, как звезды. Надо только поджечь.
Я начал понимать, о чем речь. Хоть и не мог поверить в такую невероятную удачу.
— Где ты их взяла?
— Папа перед Новым годом где-то купил. Или не купил, а подарили ему, не знаю. Какая разница. Главное, что я стащила и спрятала две штуки. И они у нас теперь есть.
— И мы их зажжем? — заикаясь от восторга, спросил я.
— Ну да. Только не сейчас. Вечером. Чтобы темно и звезды. Иначе нет смысла.
В сумерках мы залезли на чердак, а оттуда выбрались на крышу. Сидели, сгорая от нетерпения, ждали, когда окончательно стемнеет. Так волновались, что почти не разговаривали. Наташка то и дело проверяла, на месте ли прихваченный из дома спичечный коробок.
— Уже можно, — наконец прошептала она. Дала мне один бенгальский огонь. Сказала: — Ты, главное, не бойся, когда искры полетят. Они не обжигают.
А я и не боялся.
То ли бенгальские огни отсырели в Наташкином тайнике, то ли с самого начала такие и были, но разгораться они не желали. Наташка почти все спички извела, а я так устал надеяться на чудо, что внезапно утратил к нему интерес. Думал: «Скорее бы спички закончились, можно будет слезть с крыши и больше ничего не ждать».
И только тогда раздалось шипение, и первая ослепительно белая искра вспыхнула у меня в руках. И вдруг оказалось, что металлическую проволоку, зажатую в моих окоченевших на весеннем ветру пальцах, уже венчает огненный шар, веселый и сердитый. И у Наташки такой же. И она размахивает им, приплясывая на цыпочках, и я тоже размахиваю и подпрыгиваю, а звезды смотрят на нас сверху, распахнув от удивления сияющие рты.
Потом мой бенгальский огонь погас. Наташкин горел на целую секунду дольше и тоже утихомирился. Я даже не огорчился, что все так быстро закончилось. Наверное, потому что не успел поверить, что оно вообще было. Хотя, конечно, запомнил на всю жизнь. Но помнить и верить — совсем разные вещи, с возрастом начинаешь это понимать. А иногда и не с возрастом.
— Бенгальские огни — это такая специальная штука, чтобы человек мог поговорить со звездами, — сказала Наташка потом, когда мы спустились на землю. — Странно, что люди этого не понимают. Сами изобрели и сами не знают зачем. Думают, для красоты.
— А что ты им говорила? — спросил я.
— Точно не знаю, — призналась она. — Наверное, просто: «Эй, мы тоже есть!» Пусть теперь звезды про нас знают. Я специально тебя позвала. Потому что двоих издалека лучше видно. И еще чтобы звездам сразу стало понятно, что люди тоже умеют дружить, как они. Что мы не совсем дураки. И с нами вполне можно иметь дело.
Этой ночью я долго не мог заснуть. Лежал на спине, смотрел в окно на звезды, думал: «Теперь они знают, что я есть». А звезды с любопытством разглядывали меня. И наверное, что-то рассказывали, по крайней мере я даже без Наташкиного самодельного «телескопа» видел дрожащие сияющие нитки, протянувшиеся от них к земле. Однако языка не понимал по-прежнему. И это, конечно, было обидно.
Но все равно хорошо.
Сейчас смешно вспоминать, но в те годы раздобыть обычный пластиковый пакет было непросто. Дома родители иногда приносили в них еду из нового универсама, стирали пакеты с мылом, сушили и аккуратно складывали в кухонном шкафу про запас. Но у моря универсамов не было, мы ели в пельменной и еще мороженое в кафе, а фрукты родители покупали на рынке и уносили оттуда в свертках из старых газет, бережно прижимая к груди, чтобы не растерять по дороге.
Поиски целого, не рваного пакета для песка подарили мне немало мелких приключений и несколько интересных новых знакомств, но успехом так и не увенчались. Пришлось довольствоваться свернутым из старой газеты кульком из-под семечек, а его для надежности замотать в еще одну газету. Карман мой чуть не треснул от пухлого свертка, но морской песок добрался до Наташки, почти не просыпавшись, а это главное.
— Вот теперь точно все получится, — просияла Наташка, принимая подарок.
— Что получится? — нетерпеливо спросил я. — Для чего тебе песок? Это будет такая игра?
Прежде чем ответить, она огляделась по сторонам, проверяя, нет ли рядом людей. Хотя мы сидели на чердаке, среди чужих простыней, достаточно мокрых, чтобы до самого вечера не опасаться появления соседок.
— Не игра, а колдовство.
Ни на секунду тогда не сомневался, что Наташка не врет. Но почему-то не обрадовался, а испугался, да так, что в глазах потемнело, а в каждом ухе билось по сердцу, и я не мог понять, откуда взялось второе.