Трифон улыбается, жужжит, втыкает себе в голову воображаемые иголки. Потом вдруг становится серьезней.
— Так вот, Ёж-жик. У вас другая задача будет. Мы в драгоценное ваше нутро не то что гастроскописту с эфиром — ни одной вредной эмоции влезть не позволим! Вас ждут высшие достижения науки и фейерверки чувств… — Трифон опять смеется, потом, скорчив серьезную мину, наводит палец пистолетом на окна, а после на приезжего москвича: — Так что — к аэростату! На старт, внимание, арш!
* * *
Селим Симсимыч подзадержался в Европах. А именно: во Франкфурте-на-Майне задержался он на некоторое время.
Хотел сразу в Америку — и приглашение лежало в кармане, и американцы визу, хоть с неохотой, но открыли. Однако отложенный рейс позволял на несколько дней задержаться. А тут нежданно-негаданно — какой-то немец, в кафе «Одиссей», во франкфуртском пригороде, на Веберштрассе.
Немец как немец: церемонный, аккуратный, лет пятидесяти и неулыбчивый. Но по-русски лопотал сносно.
Разговорились. Селим Симсимыч рассказал про бухгалтера Дросселя. Немцу такая фамилия была издавна знакома.
И пошло-поехало. Случайный знакомый благосклонно обещал поискать инвестора для российской науки, просил только господина Селима задержаться на денек-другой.
Тот и задержался. Сперва на пару деньков. А потом пробыл целую неделю.
В эту неделю Селим Симсимыч сумел-таки заняться настоящим делом! Аккуратный немец нашел и безвозмездно предоставил в распоряжение русского организатора науки копии бумаг того самого профессора Миллера, который вместе с американцами Морли и Майкельсоном когда-то начинал «эфирное дело».
Селимчик засел за бумаги. Помогала ловкая переводчица. Переводчица была мила и обстоятельна. Она водила пальчиком по коже Селима и сразу отыскивала на его теле эрогенные зоны, а в тексте нужные места.
Тут — открылось! Многие достижения профессора Миллера — в определении скорости эфирного ветра и некоторые другие важнейшие характеристики — были кем-то намеренно искажены, а в некоторой своей части даже уничтожены.
Сочный бухарский еврей и русский патриот Селим Семеныч срочно перелетел из Франкфурта в Ляйпциг.
Там тоже кое-что было найдено. С помощью все того же немца, оказавшегося выходцем из России, и нежно-обстоятельной переводчицы Ульрики Штросс отыскались куски, не вошедшие в опубликованную папашей Миллером в 1933 году итоговую статью.
Из ляйпцигских бумаг проглянуло нечто новое: оказалось, чудный немец пошел дальше своих американских коллег!
Получив новые данные и неопубликованные куски из статьи чу́дного немца, Селимчик понял: домой он вернется, может, и без денег, но отнюдь не с пустыми руками.
* * *
Под аэростатом тихо гудит пламя. Его струи бьют из всех четырех горелок вертикально вверх. Солнце — спряталось. Погода серенькая, как перед ненастьем. Но в общем сносная. Начинается подъем.
На стыло-коричневую, грустновато веселую Волгу смотреть одно удовольствие. За вычетом криков Трифона, все идет великолепно.
Трифон в воздухе преображается. Некоторая изнеженность и периодические приступы лени мигом его покидают. Он выбрасывает за борт вонючую сигару и продолжает орать во всю глотку.
Впрочем, по временам замолкает и Трифон. Но потом снова резко вскрикивает, толкает приезжего москвича локтем в бок, просит быть повнимательней.
— Смотрите на шкалу! Сюда, сюда, Ёж-жик! — тыкает приезжего носом в приборы Трифон. — Вы должны, вы обязаны хотя бы поверхностно оценить наши эксперименты! И затем — помочь нам.
— Чем я могу? Следите лучше… А то ветер… Мотает сильно. Грохнемся — костей не соберут!
— Аэростат, конечно, старенький… Но у нас с вами, если не откажетесь помочь, будет пять новейших аэростатов! Десять! Двадцать пять! И вы из корзины каждого сможете окрестными лесами любоваться!
— Бросьте говорить загадками!
— Когда спустимся, Коля вам кой-чего объяснит… Потом приедет Селимчик, и вы поймете все окончательно! Но сейчас — завтра, послезавтра, в течение двух-трех недель — я хочу, чтобы вы уяснили, какое великое дело — эфирный ветер! А уяснив, с легкой душой и совершенно сознательно помогли нам…
Аэростат тихо дрожит, покачивается, но никуда не летит. Как белая послушная овца, висит он на привязи над лесами близ Волги.
Трифон, замолчав, припадает к интерферометру. Приезжий улыбается.
Вдруг откуда ни возьмись налетает ветер, погода окончательно портится. Длиннющий трос натягивается струной, а потом неожиданно лопается. Аэростат несет куда-то в сторону и вбок, он быстро снижается, его сносит дальше, дальше, к приречным лугам…
На краю луга аэростат цепляет корзиной одинокое дерево и мягко, как на видео, оседает куполом в землю.
— Денег на хороший трос и тех нет, — бережно открепляя дорогой интерферометр, урчит Трифон. — Слава богу, так все закончилось… А мог бы и вас, и себя запросто угрохать!
При посадке Трифон ушиб руку и теперь досадует, хандрит.
Приезжий не ушиб ничего и поэтому счастлив и весел. Лишь иногда удивленно вскидывает брови, про себя соображая: чем бы это таким он мог романовским ученым помочь?
Ночью на Метеостанции
— Тебе сегодня в ночь, — улыбается в седьмом часу приезжему москвичу, успевшему после падения аэростата умыться и причесаться, красавица Леля, — ночное дежурство тебе сегодня впаяли. Трифон распорядился.
— А ты? Ты со мной дежурить будешь?
— Мне, негодяй, за Волгу пора. Но ты не отчаивайся. Вечером приедет Ниточка, наша лаборантка. Ее специально сюда на моторке перевезут, часов в восемь. Может, она скрасит. Хотя с ней ты вряд ли повеселишься.
— Это почему еще?
— Задумчивая она стала…
Несоразмерная Леля, накинув плащ, уезжает. Приезжий ждет задумчивую Ниточку и от нечего делать снова листает Лелину «Справку».
А там — неожиданность! Там, не замеченная с первого разу, мелким почерком и на последней странице запись.
«Милые вы мои и ненаглядные!
Ну кто не знает, что все галактики нашей Вселенной вращаются вокруг одного центра!.. И что? — спросите вы. А то! Когда подсчитали общие массы галактик (а это и американские, и европейские, и наши расчеты), слишком легкими галактические массы оказались! По всем законам физики весь этот галактический хоровод должен был давно рассоединиться и к чертям собачьим разлететься. Но он не разлетается!
Тогда выдвинули теорию: во Вселенной существует „темная материя“, которую нельзя увидеть и пощупать. Что это за „темная материя“ — до конца не ясно. Зато стало ясно другое: она-то, „темная“, все в мире на своих местах и удерживает! И еще про эту материю достоверно известно: масса ее составляет 90 % массы всей нашей Вселенной!