Воскрешение Лазаря - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Шаров cтр.№ 50

После этого, как и принято, провожая в долгую дорогу, Ната трижды перекрестила мужа, Коля закинул за спину небольшой солдатский мешок, и вот, когда он уже сошел с паперти, прибежал незнакомый человек, оказавшийся Колиным тренером по конькобежному спорту и давним другом. Он опоздал на бракосочетание, потому что готовил для Коли свадебный подарок, а именно: толстую пачку только что отпечатанных в две краски листовок, где говорилось, что Колин пеший поход от Москвы до Владивостока организуется Объединенным московским союзом конькобежцев и велосипедистов-любителей в ознаменование пятилетия Октябрьской революции. Поход имеет огромное агитационно-пропагандистское значение, в связи с чем союз обращается ко всем местным органам власти с просьбой оказывать члену союза и призеру многих соревнований Николаю Кульбарсову возможное содействие, в частности, предоставлять ему кров и пищу.

Коля поначалу брать пачку не хотел, но тренер убедил его, что листовки необходимы. Они мандат, без которого он дальше Малоярославца никогда не доберется, и Коля не стал спорить, засунул их в вещмешок. Ната, больше не таясь, плакала, они с Колей отошли в сторону, опять она его трижды перекрестила, и Коля зашагал по Малой Полянке к Калужской и дальше, в сторону Заставы.

Согласись, Аня, история звучит и красиво, и достоверно, попробуй выдумать столько деталей, в общем, я никогда бы не усомнился в ее подлинности, если бы из собственных писем Коли не знал, что после венчания он в их квартире на Полянке прожил с Натой почти год. Оттуда, а отнюдь не с церковной паперти Коля и ушел во Владивосток, оставив жену на четвертом месяце беременности. А спустя еще шесть месяцев Ната благополучно разрешилась здоровой, хорошей девочкой, законной Колиной дочкой, которая при крещении была наречена Ксенией. Естественно, что Коля к письму Вздоховой отношения не имеет, в вину ему я ничего не ставлю, лишь удивляюсь, как легко рождаются легенды.

Однако цитировал я Вздохову не случайно – здесь впервые возникает Нина Лемникова, которая скоро нам очень понадобится. В Колином архиве сохранилось несколько десятков писем Наты к Нине Лемниковой и наоборот. Все они по-женски обстоятельны, и полгода назад выборочно их просмотрев, я решил, что они не для первой очереди, но и тут ошибся. После повторного прочтения переписки Нины и Наты напрашиваются два вывода: первый – нельзя читать письма главных действующих лиц, ничего или почти ничего не зная об их адресатах, того, что они сами о себе пишут, мало. Жизнь человека – единственный честный комментарий к его письмам, без нее немногое понятно. И другой камень в собственный огород: письма надо читать подряд, обращая внимание на даты, адреса – словом, не пролистывать, а стараться разобраться, и что хотят сказать, и о чем умолчать. Я же все это пропустил и не скоро понял, что за сюрприз мне приготовлен.

Первое письмо Нины Лемниковой дошло до Наты 20 августа 1921 года, и отправлено оно было, судя по штемпелю, из Иркутска. В Гражданскую войну родители Нины, по-видимому, были как-то связаны с Колчаком, и, когда Иркутск вновь заняли красные, всем им пришлось несладко. Иркутские письма чрезвычайно тяжелые – ниже одно из них я приведу – там много намеков на то, что ей пришлось пережить, и настоящая мольба помочь выбраться из Сибири. Последнее связано вот с чем. На Высших женских курсах Ната и Нина были ближайшими подругами, и теперь Ната не скрывала от Лемниковой, что в Москве с недавних пор у нее появился очень влиятельный покровитель – ясно, что она говорила о Спирине.

Лемникова пишет: «Милая, дорогая моя, два дня назад мне сказали, что ты жива, никуда не уехала, дали твой адрес, и теперь я могу тебе написать. Помнишь, Ната, как в Тамбове мы с тобой прощались у калитки, думали, что всего на две недели, дальше – Москва и наши курсы, а прошло между тем больше четырех лет. Избалованная, я узнала нужду, голод, узнала рабскую зависимость, власть сильных, злых, бесконечно гадких и ничтожных людей. Именно у них, падая от голода, я пошла просить кусок хлеба. Это не фраза и не фантазия прежней мечтательницы Нины, вечно делающей из мухи слона. Это, Ната, жизнь, это самая настоящая правда. Прошлую зиму я прожила в сторожке у железнодорожного переезда, после только что перенесенного сыпняка питалась пустым чаем да куском хлеба. Чтобы и оттуда, в стужу, не быть выгнанной на улицу, чтобы не отняли и хлеба, который я зарабатывала почти пятнадцатичасовым ежедневным трудом, я должна была сносить гнусные предложения. Немудрено, что я сломалась, что во мне все умерло, атрофировалось, и лишь на самом дне теплилась мысль, что на свете есть человек, который меня любит, с которым мы вместе столько мечтали о душевной близости, о детях, о совместной работе.

Я не знала, где он. Почти год мы не виделись, но потом встретились, причем случайно, на улице, и я поняла, что он такой же, как другие. Он сказал мне, что наши отношения в прошлом, и я ушла. Это была последняя капля.

Больше, Ната, сил у меня нет, и я не хочу жить. Когда Алеша меня оставил, я не умерла лишь потому, что есть мама, и ей я не в силах причинить горе.

Пойми, мысли о смерти – не малодушие. Ведь мы добиваем безнадежно раненую собаку, считаем это актом милосердия. Вот и я такая же безнадежно раненая. Нельзя жить, Ната, не веря. А я за эти годы не видела правды. Нельзя человеку быть одному. Нельзя никого не любить, а у меня и любовь оказалась ложью. Я мечтала иметь ребенка, была уверена, что в этом и смысл, и радость жизни, а теперь никого не хочу.

Ты, может быть, скажешь, что идет строительство нового мира, я не должна отчаиваться, будет у меня и любовь, и дети, и интересная, нужная людям работа. Работа у меня имеется и сейчас: как проклятая, днем и ночью перепечатываю протоколы допросов и приговоры. И я никуда не могу уйти, во-первых, потому что надо же что-нибудь есть, а здесь сравнительно хороший паек, а во-вторых, я „идеальная машинистка“, и меня не отпустят.

Ты, Ната, однажды сказала, что я ищу общества, шума, рассеянной жизни, оттого что у меня внутри громадная душевная пустота, такая, добавила ты, от которой люди стреляются. От общества я бы и сейчас не отказалась, но уже по другой причине, раз на раз не приходится, теперь душа у меня полна до краев. Я чересчур хорошо знаю и жизнь, и людей, и себя.

Пустоту, конечно, надо было заполнить, но, наверное, иначе. Может быть, время и сгладит, но пока я плохо верю, что сумею выкарабкаться.

А родители передают тебе большой привет. Папа стал стариком. Работает очень много и очень устает. Мама тоже страшно сдала, все делает сама, по-прежнему ради нас готова на какие угодно лишения.

До свидания. Твоя Нина».

Не думаю, Аня, что в письме много преувеличений, хотя позже Нинины послания звучали уже не столь безнадежно. В конце 1923 года Нате с помощью Ильи удалось добиться откомандирования Лемниковой в Москву. Она приехала в середине декабря, но жить сначала ей было негде, и она поселилась у Наты на Полянке. До марта они жили в квартире вчетвером: Ната, Нина Лемникова, Спирин и тогда еще Коля. Коля отнесся к появлению нового жильца спокойно, а Спирин, который и сам был на птичьих правах, буквально клокотал, чуть не ежедневно требовал от Наты, чтобы она выставила подругу.

Надо сказать, что Нина в общежитии была человеком нелегким, временами Ната сильно ею тяготилась, но о том, что Лемниковой хорошо бы указать на дверь, и слышать не хотела. Спирин нервничал по вполне понятным причинам. За зиму он почти убедил Колю, что его вот-вот должны арестовать и единственный шанс спастись – бежать, бежать как можно скорее. Причем так бежать, чтобы никому и в голову не пришло, что Коля до смерти напуган и хочет одного – где-нибудь затаиться. В итоге Коля начал готовиться к своему знаменитому пешему походу из Москвы во Владивосток.