Книга судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Паринуш Сание cтр.№ 88

Всхлипывая от ярости, я запихала детей в свою колымагу и всю дорогу домой плакала и проклинала – ругала себя за то, что поехала на церемонию, ругала сыновей за то, что лезут в драку, точно боевые петухи, проклинала мать, Махмуда и Али. Я вела автомобиль, почти не глядя на дорогу, только и поспевала отирать слезы тыльной стороной руки. Дома я пустилась сердито расхаживать по комнатам. Дети испуганно следили за мной.

Слегка успокоившись, я обернулась к Сиамаку и спросила:

– И тебе не стыдно? Долго ты еще будешь бросаться на людей, как бешеный пес? В прошлом месяце тебе исполнилось шестнадцать. Начнешь ты наконец вести себя по-человечески? А если бы с ним случилась беда? Если б он голову разбил об этот приступок? Что бы мы тогда делали? Тебя бы повесили или на всю жизнь засадили в тюрьму!

И я разрыдалась.

– Прости, мама, – сказал Сиамак. – Правда, прости. Как перед Аллахом – я не хотел затевать драку. Но ты себе не представляешь, что они говорили. Сперва похвалялись своей машиной и смеялись над нашей, потом сказали, что мы заслужили быть еще более бедными и несчастными, чем сейчас, потому что мы не мусульмане и не верим в Бога. Я ничего не отвечал. Я их даже не слушал. Подтверди, Масуд!.. Но они не унимались, они стали говорить гадости про отца. Изображали, как его вешали. Голам-Хоссейн высунул язык и вывернул голову, и все смеялись. А потом он сказал, что папу даже не похоронили на мусульманском кладбище, а бросили его тело собакам, словно падаль… И я не знаю, что было дальше, я уже не владел собой, я ударил его. Голам-Али попытался меня остановить, я толкнул его, и он шлепнулся и ударился спиной… Мама, неужели ты хочешь, чтобы они говорили, что вздумается, а я стоял как трус и ничего не делал? Если б я его не ударил, гнев задушил бы меня в эту же ночь. Ты себе не представляешь, как они издевались над нашим отцом!

Он заплакал. Я молча глядела на него. Больше всего мне хотелось самой хорошенько стукнуть Голама-Хоссейна. При этой мысли я рассмеялась.

– Между нами говоря, ты ему здорово врезал! – сказала я. – Бедняга даже вдохнуть не мог. Боюсь, у него ребро сломано.

Мальчики увидели, что я все поняла и больше не виню их в случившемся. Сиамак вытер слезы и захихикал:

– А ты-то как бросилась между нами!

– Они тебя били!

– Плевать! Пусть он мне сто пощечин дал – лишь бы еще разок стукнуть Голама-Хоссейна.

Мы все засмеялись. Масуд выскочил на середину комнаты и стал изображать меня.

– Как мама выбежала на улицу, чадра упала! Прямо Зорро! Сама махонькая, а кулаки держит высоко, точно как Мохаммед Али. Дяде Махмуду довольно было подуть на нее, и она бы улетела на соседнюю крышу. Но вот что смешно: как они все перепугались. Челюсти у них так и отвалились!

Масуд настолько потешно описывал эту сцену, что мы от смеха повалились на пол.

Как прекрасно: мы не разучились смеяться вместе.

Приближался Новый год, но мне ничего не хотелось готовить. Радовало уже то, что проклятый год наконец-то заканчивается. В ответном письме Парванэ я писала: “Ты себе не представляешь, что это был за год. Каждый день – очередное несчастье”.

По настоянию госпожи Парвин я пошила детям новую одежду. Но в скромное празднование Нового года на этот раз не входила весенняя уборка, и я не накрывала традиционный стол – семь блюд на букву “С”. Мать Хамида требовала, чтобы мы провели Новый год у нее. Первый Новый год после смерти Хамида и его отца – все должны собраться у нее. Но у меня на это сил не было.

Что Новый год наступил, я поняла лишь тогда, когда услышала радостные крики соседей. У нас же – пустое место Хамида за столом. Семь раз мы встречали Новый год вместе с ним за этим столом. И даже когда его не было рядом, я ощущала его присутствие. Теперь же осталось только одиночество и горе.

Масуд сидел с фотографией отца в руках. Сиамак закрылся в своей комнате и не выходил. Ширин бродила по дому. Я тоже закрылась в спальне и плакала.

Фаати, Садег-ага и их дети явились к нам в новой одежде, подняли шум. Наше печальное празднование смутило Фаати. Она вышла за мной на кухню и сказала:

– Сестра, я тебе удивляюсь! Ради детей надо было хотя бы стол накрыть. Когда ты отказалась идти к свекрови, я думала, это потому, что при виде вас все принялись бы горевать, а ты не хотела расстраивать детей. Но ты сама ведешь себя еще хуже. Ступай, оденься. Надеюсь, новый год будет для тебя счастливым и воздаст тебе за все страдания.

– Сомневаюсь, – вздохнула я.

Разговоры о том, что пора освободить дом и продать его, начались сразу после новогодних праздников. Мать Хамида и Махбубэ возражали против этого и боролись, как могли, но тети и дяди решили, что пора продавать. Рынок недвижимости, упавший после революции из-за слухов о конфискации и перераспределении жилья, понемногу наладился, и цены пошли вверх. Родственники спешили продать дом, опасаясь, как бы цены вновь не рухнули или правительство не надумало его конфисковать. Получив от них официальное уведомление о продаже дома, я ответила письмом: до конца школьного года я с места не сдвинусь, и только тогда начну подыскивать для себя другое жилье. И какое, собственно, жилье? Я выбивалась из сил, пытаясь заработать детям хотя бы на одежду и еду – как мне платить еще за съем жилья?

Волновались за нас и мать, и сестры Хамида. Сначала они предложили нам поселиться у свекрови. Но я знала, что она не любит, когда дети с шумом носятся по дому, а я не хотела все время шикать на детей и чтобы они не чувствовали себя дома. Наконец дядя Хамида предложил отремонтировать для нас полуразвалившийся гараж в дальнем конце того же двора – таким образом мы могли бы жить отдельно от матери Хамида, и все же ее дочери были бы спокойны, что за ней кто-то присматривает.

Учитывая, что мои дети не имели доли в наследстве после отца Хамида, я была очень благодарна за такую помощь.

К концу школьного года ремонт в нашем новом доме был практически завершен. Однако я не могла спокойно заняться планами переезда – меня тревожило странное поведение Сиамака. Вновь ожили прежние мои страхи. Домой из школы он возвращался гораздо позже обычного, постоянно рассуждал о политике и, похоже, склонялся к какой-то определенной идеологии. Я не могла с этим смириться. Чтобы уберечь детей от беды, я всячески старалась не впускать политику в нашу жизнь. Быть может, именно поэтому Сиамак все более проявлял интерес к этим вопросам.

Нескольких его новых друзей я видела еще на похоронах Хамида – пришли его поддержать. С виду хорошие, здоровые мальчики, но мне не понравилось, как они все время перешептываются. Словно у них какие-то секреты. Потом они зачастили к нам в дом. Я хотела, чтобы у Сиамака были друзья, чтобы он не прятался в свою раковину, но тут меня что-то смущало. Голос свекрови, вечно твердившей: “Хамида сгубили его друзья”, так и звенел в голове. Вскоре выяснилось, что Сиамак примкнул к моджахедам. На каждом собрании он поднимался со сжатыми кулаками и отстаивал их позиции. Он приносил домой их газеты и листовки, доводя меня до сумасшествия. Наши споры о политике всегда заканчивались ссорой и не только не способствовали взаимопониманию – напротив, Сиамак все более отдалялся от меня.