Обращение в слух - читать онлайн книгу. Автор: Антон Понизовский cтр.№ 38

Но была жизнь очень тяжёлая. Никаких праздников не было ни-ко-гда. Ни первого мая, ни восьмого марта, ни двадцать третьего февраля, ни это… седьмое ноября, ни субботы, ни воскресенья, ни Нового года мы не видели. Столовая была большая, на полторы тысячи человек. Мы заступали на работу с двадцать восьмого декабря — и заканчивалися рабочие дни у нас пятнадцатого января. Тридцать первое-первое мы не спали по двое суток. У нас на работе было несколько кроватей, на которых мы могли поспать сорок минут, тридцать минут — потом ты подымаешься и идёшь, и дальше работаешь.

Нам всегда говорили: «Вы приехали — вы знали, какая у нас специфика. Поэтому будем работать так». Ни семья, ни муж, ни жена, ни ребёнок… Я уходила в четыре утра. Как я могу ребёнка… шапочку ему одеть, по головке погладить: «Сынок, иди в школу, молодец, умница…» Или «давай я тебя проведу»? Этого не было — я на работе в четыре утра.

Сын был брошеный, кинутый. Он у меня тонул в Москва-реке, потому что я на работе, а весна, разлив, они и пошли… Дай бог здоровья тёте Люды Ермаковой, которая, как говорится, выловила его оттудова, приютила, переодела: я пришла с работы — а он сидит в чужой одежде… Что делать? Ничё не сделаешь.

На коньках каталися с горки там или как — его сбили, упал, головой саданулся. Я пришла — он лежит без сознания. Вызвала скорую помощь. Трое суток сидела возле кровати, пока пришёл в сознание. Были судороги… (плачет)…Стало легче — значит, «возле кровати вы больше не можете сидеть — езжайте домой»… У него появилась озлобленность, потому что отца-то нет, как говорится, и его шпуняли в школе. Он говорит: «Мы в классе мстили всем учителям, всем». Говорит: «Если нам делали замечания, хамски к нам относились — и мы к ним так же точно хамски». К одному только учителю… Вот любил очень Гошу — это преподаватель истории. Так они его звали все, «Гоша». Ну, у него на четвёрки учился.

И так жизнь продолжалася…

А потом к Олимпиаде строят у нас большой дом. И наш посёлок заселяют кэ-гэ-бэ. Все молодые. Были некоторые постарше, но те уже были с семьями. А так набирали с московского Кремля с полка, с Кубинки, с Чехова — с воинских частей, которые были связаны.

В посёлке мы знали всех поимённо, за все семьи знали — у кого сколько детей, всё на свете…

И, значит, совпало так, что ребёнку исполнилось десять лет — а я в тот день не работала. Как-то так получилось. И — я ж мать, тоже хочется же ребёнку… Я говорю: «Сынок, пригласи своих друзей, будет день рождения». Сделала столик: тюряшечку, салатик, водички… Пришло шесть человек ребят — они посидели, довольные — ну, а мы на кухне взрослые. Я жила с соседкой с Людой, пришла её тётка, дядька пришёл, моя подруга пришла Тамара Гавриловна. Мы детей проводили в восемь часов, а сами дальше сидим отдыхаем.

Посидели до одиннадцати часов, я вышла с моей соседкой — тётку проводить вместе с этим с мужем с её. Выходим с подъезда. Тётя Зоя: «Галь, до свидания, дай бог тебе здоровья…»

И из-за угла выходит молодой человек. Который работает в кэгэбэ.

Я его знаю как облупленного. Я знаю, что он женат. Я знаю, что у него есть ребёнок. Я знаю всё. Потому что вот мы работали — вот у нас стоял корпус. Вот здесь была проходная. А ихний объект находился вот тут. Спецобъект. Он работал там… связан был с электричеством, скажем культурно. И они со спецобъекта всегда звонили у нас заказывали. И приходили кушать. Так что мы знали про всех от и до.

Он выходит и говорит: «О! Галина Тарасна! привет! Что у тя за гулянка?»

Я говорю: «Да ничего, вот сыну сегодня десять лет…»

Он к вам обращается по имени-отчеству?

Ну, он моложе от меня, во-первых, на восемь лет…

«О, как хорошо», — то-пятое-десятое…

Я говорю: «Вот вышла провожать».

Ну — «до свиданья — до свиданья». Все пошли своей стороной — я пошла к себе домой. Пришла — посуда: надо помыть. Начала мыть посуду — звонок в дверь…

Открываю — стоит молодой человек.

Я говорю: «Ты чего сюда пришёл?»

«А дома делать нечего… У тебя гости были — значит, надо посуду помыть?»

«Ген, — говорю, — у меня мыть посуду не надо. Иди домой».

«Нет-нет, я тебе помогу: я просто уважаю тебя как человека…»

Я говорю: «Иди к жене».

«У меня жены дома нету».

«А где она у тебя?»

«Она у меня уехала в Харьков».

Я говорю: «А что такое случилось?..»

В общем… оказывается, родилась у него дочка — и дочка родилась с вивихом бёдер. И были наложены распорки. А там, где её бабушка жила, — там была клиника специальная. И жена, чтобы ей было легче и удобней, она молодого мужа бросила и туда поехала.

Я говорю: «Ну, не знаю… Зачем ты туда её отправил? Ты здесь один пьёшь, отдыхаешь, гуляешь…»

Он говорит: «А чё мне делать?»

Ну а действительно — молодой человек: что ему делать?

Помыл посуду, я говорю: «У нас не может быть никаких отношений — у тебя ребёнок больной… Забери, — говорю, — свою жену с Харькова».

«Нет, она сюда не приедет».

Я говорю: «Ну это дело твоё. До свиданья».

Ушёл.

Но я знала, конечно, что он придёт ещё. Ну чего, в самом деле — он здесь, она там…

И на восьмое марта в ящике нахожу: «Галина Тарасовна, встретимся через 24 часа. Твой уважаемый Д. Г. А.»

У меня до сих пор лежит открыточка…

Потом узнало начальство его, Комаровский. Вызывают меня на переговоры. Выхожу — сидят на лавочке: раз, два, три — три начальника.

Они вас позвали на улицу?

Ну не в столовой же разговаривать…

Они сидят — а вы перед ними стоите?

Нет, они очень уважаемые. Меня посадили. И начинает — культурно, вежливо:

«Ну, Галина Тарасовна, как поживаешь?»

Я говорю: «Хорошо».

«Как у тебя дела?»

«Хорошо».

«Галь, я знаю, что ты… э-э… значит, сожительствуешь с Геннадием».

Я говорю: «Ну и что?»

«Дай слово, что ты его больше к себе не пустишь».

Я говорю: «Валентин Сергеевич, я сама хозяйка своему слову, и таких слов я вам, обещаний — не дам. А жизнь моя, — говорю, — я не знаю, как повернётся».

«Вы понимаете, мы работаем в такой структуре… Если муж бросает жену, то могут его с работы убрать и всё».

Я говорю: «Ну, я с ним вообще-то не в браке. А кто ко мне приходит — это моё личное дело. Вы как начальник со мной провели беседу, я всё учту. Но я вам ничего не обещаю, и слово я вам не даю».