Публичные признания женщины средних лет в возрасте 55 и 3/4 лет - читать онлайн книгу. Автор: Сью Таунсенд cтр.№ 46

Через шесть дней жизни в раю мы поехали назад в Рим, а по пути завернули в Помпеи. Бродя по великолепным развалинам, с прекрасными виллами, амфитеатрами, фонтанами и общественными бассейнами, я невольно думала, что в смысле планирования города мы мало чему научились со времен античности. В Помпеях есть и улицы с односторонним движением, гастрономы и трактиры с выходом на улицу И — как знать? — не покрой Везувий город лавой и пеплом, возможно, они и капуччино изобрели бы. Мистер Бродвей был очарован, и мы намерены туда вернуться.

Сойдя с самолета, мы обнаружили в аэропорту Стэнстед полнейший хаос. Похоже, ничего не работало. Даже бумажные полотенца в женском туалете валялись на полу. На парковке «Розовый слон» опять было столпотворение, потому что вышла из строя компьютерная система платежей по кредитным картам. В довершение всего ни в одном банковском аппарате не было наличности. Когда мы наконец выехали с территории аэропорта, я окинула взглядом плоский пейзаж графства Эссекс и подумала, что здесь нужен большой вулкан, причем действующий, в котором хватило бы лавы и пепла, чтобы стереть ухмылку с наглой физиономии розового слона.

Большую часть своей жизни писатели проводят в тишине — или в кабинетах в одиночестве, или за столиком кафе в одиночестве (мой вариант). Потому что, как ни жаль, писать и говорить одновременно не выходит. Так что наши голосовые связки нечасто работают в полную силу. Иногда мы можем пробормотать про себя строку из диалога, чертыхнуться от тоски или отчаяния, но в основном просиживаем с закрытым ртом все светлое время суток. А я вообще крайний случай.

Находясь дома, я не отвечаю на телефонные звонки. Когда звонит телефон, я подпрыгиваю от неожиданности, а потом таращусь на него в тревоге, пока не замолчит. Большинство звонящих сдаются после двадцати пяти звонков. Упорствуют только члены моей семьи и те, кто меня хорошо знает. Иногда, если за окном светит солнце и я чувствую себя уверенно, я беру трубку, но это исключение.

Тех, кто играет важную роль в моей жизни, личной и профессиональной, это почему-то злит, но я противостою их мольбам установить автоответчик. Мне не вынести постоянных нервных просьб «срочно перезвонить».

Когда муж в отъезде, я могу по три дня ни с кем не разговаривать, кроме разве что собаки, но это все же животное, пускай и очень умное, но, сказать по правде, немногословное.

Впрочем, я общаюсь с «Арчерами» по Радио-4. Я ору на этих радиогероев семь дней в неделю. «Еще чего придумали!» — бушую я, когда в сельскую жизнь семейства, и без того похожую на готическую мелодраму, вводится очередная нелепая сюжетная линия.

«Назад, в театральное училище!» — приказываю я английскому актеру, когда в попытке изобразить канадский акцент тот говорит как Дик Ван Дайк из фильма «Мэри Поппинс».

Однако мои беседы с собакой и радиоприемником вряд ли тренируют гортань. Если бы инспектор Морс [38] осматривал мой труп, его поразило бы, насколько мало изношены мои голосовые связки.

— Льюис, — сказал бы он, — взгляните. Эта женщина практически не разговаривала. Видимо, писатель. Первая зацепка у нас есть.

— Почему же, — с запинкой скажет Льюис, — вовсе не обязательно писатель, если голосовые связки мало изношены… Возможно, это монахиня, которая дала обет молчания.

— Монахиня? — рассмеется Морс. — Вы на пальцы взгляните, Льюис. Что вы видите?

Льюис посмотрит и буркнет:

— Никотиновые пятна. Простите, сэр. Вы правы, сэр, должно быть, она писатель.

И Морс умчится на своем «ягуаре» по улочкам Оксфордшира, иногда по рассеянности преображаясь в Джона То.

Словом, вы поняли: я не из болтливых. Спросите моих детей. Раньше я вообще изъяснялась вздохами, мычанием, закатыванием глаз или издевательским фырканьем. Им приходилось нелегко, зато они прошли хорошую школу, и теперь все ценят добрую беседу.

А сейчас у меня вовсе нет голоса. Пропал три дня назад. Он начал возражать в тот день, когда я надписала книги и поговорила с более чем 150 читателями. (Только не думайте, что это норма. Часто бывает, что сидишь в книжном магазине и словом не с кем переброситься, кроме смущенного директора и покупателей, интересующихся, как пройти в отдел канцтоваров).

Назавтра у меня взяли несколько интервью, я все больше хрипела, пока не начала издавать звуки скорее вороньи, чем человеческие. Одна сцена на радиостанции здорово отдавала сюрреализмом: меня представили Мит Лоуфу [39] , чей гулкий голос солирует в альбоме «Адская летучая мышь».

Его охранник сказал:

— Мистер Лоуф, познакомьтесь, это Сьюзен Таунсенд.

— Здравствуйте, мистер Лоуф, — выдавила я буквально намеком на голос.

— Здравствуйте, Сьюзен, — ухнул он.

Очевидно, называть его по имени дозволяется только жене.

Когда он со своей свитой скрылся в коридоре, настала моя очередь войти в студию.

Мне подали горячий чай с лимоном, и, пока зачитывали сводку дорожных происшествий, я его прихлебывала — в полной уверенности, что смогу издавать членораздельные звуки. Наконец загорелся красный огонек моего микрофона и ведущая задала вопрос. Я открыла рот, но не смогла выдавить ни единого звука.

Ведущая справилась с ситуацией и отлично сымпровизировала, а потом сделала глубокий вдох и задала еще один вопрос. Мой голос хрипел, сопел — и только. Слушатели Радио-5, видимо, решили, что во всем виноваты помехи.

Кое-как продолжили. Ведущая блистала изобретательностью и красноречием. Я тоже, но меня никто не слышал. Из моего горла вылетали дикие хрипы и визги — при всем уважении к мистеру Лоуфу, я разговаривала, как старая адская летучая мышь.

Сегодня мне все надоело. Нет, у меня не депрессия, это слишком крепкое слово для моего настроения. И вообще, депрессия — заболевание, тут нужен врач и лечение. Мне это ни к чему.

И погода не помощник день мрачный, тихий и серый. Воздух влажный, хотя дождя нет (пока).

В новостях одни войны, землетрясения и потопы. На телеэкране кадры: мужчины воюют, а женщины и дети борются за выживание в нечеловеческих условиях. Мои говорящие весы с утра наорали на меня за то, что вешу 72 килограмма, — тоже повод для меланхолии. А тут еще наш пес, Билл. Недавно он опять захромал, причем на следующий день после визита к ветеринару, где его объявили совершенно здоровым. Теперь беднягу опять накачают снотворными и отправят к ветеринару. Вдобавок я только что прочитала критический отзыв о моей последней книге, где ее назвали бессодержательной, а мне предложили перестать писать.