Легкие миры - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Толстая cтр.№ 33

– Ваше полное имя?..

Дальше – десять минут не имеющих отношения к делу вопросов. Потом то же самое делает юрист Нильсена, а как они вежливы, как они почтительны друг к другу, и вот к гадалке не ходи – в нерабочее время они ездят друг другу в гости на своих «лексусах» и пьют вискарь со льдом. По выходным – барбекю у бассейна.

– Узнаете ли вы нанесенные вами повреждения стен на этой фотографии? – ме-е-едленно спрашивает мой-то.

Нильсен молчит.

– Это вы нанесли эти повреждения?

– Не знаю.

– Вы прорезали отверстие в этой стене?

– Прорезал.

– А в этой стене тоже вы прорезали отверстие?

– Да.

– Для чего вы прорезали в стене отверстия, изображенные на фотографии номер семь и фотографии номер восемь?

Нильсен молчит, счетчик крутится, причем у него тоже. Если выиграю я – Нильсен оплатит мне все расходы, включая юриста. Если выиграет он – я верну залог, заплачу штраф и гонорары обоим юристам, и на мне неподъемным грузом повиснет поруганный мой дом, избранный чудовищем для проведения сеансов эволюционного регресса. Чего делать-то?

Они дотягивают прения до обеда и отправляются на перерыв. Это еще час, и я заплачу за него еще двести долларов: очень умно. После перерыва я спрашиваю моего-то: ну что, какие у нас перспективы? Он отправляется на переговоры с коллегой. Сквозь закрытые двери я слышу, как они смеются и явно обсуждают не только процесс. Перспективы у меня такие: Нильсен не смог ответить вразумительно ни на один вопрос, его юрист в ярости. В особой такой, юридической ярости, потому что сам-то он ничего не теряет. У Нильсена есть все шансы проиграть. Но из этого не следует, что у меня есть шансы выиграть! Потому что я не положила чек в банк и тем нарушила американское законодательство. Пятьдесят на пятьдесят мои шансы. Но можно просто разойтись, прямо сейчас.

– Он готов отозвать свой иск, – говорит мой-то. – В обмен на это он просит, чтобы вы отозвали свой. Это осторожное решение. Но я бы рискнул, я бы с наслаждением еще поборолся!

Ты-то – да. Но я не могу рисковать. Черт с ним. Расходимся. Уйти и не оборачиваться. В конце-то концов – «и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим».

– Жаль! Жаль! – говорит мне вслед мой-то. – Так интересно все разворачивалось, так хотелось поработать!

* * *

Дом, кое-как залатав и отчистив, я продала каким-то латиносам. Они были противные, угрюмые и ни разу не улыбнулись, даже из вежливости. Поэтому я не стала им рассказывать, которая стена в подвале пропускает воду во время дождя. Будет сюрприз! Меня не спросили – я не ответила, как учил меня риелтор.

– Я сам не хочу знать! Я сам не хочу знать! – говорил он, выставляя ладони.

Имущество распродала на «ярд сейле» – дворовой распродаже. Вытаскиваешь на улицу столы, раскладываешь ложки-поварешки, занавески и прочую дрянь, вроде той, которой торгуют в подземных переходах. Продала и мебель; пришла немалая толпа людей поглазеть и прицениться; за всеми не уследишь, так что много чего украли, включая готовальню, но она ведь все равно была не моя. Мне приятно было, что американцы тоже тырят: не всё ж мы одни. Терраса за годы выцвела, дерево стало совсем серебряным, и подступал срок, когда, по расписанию сертифицированного строителя, надо было обновлять ее, промазывая пропиткой. Не буду, пусть промазывают латиносы. У их детей, кстати, головы были просто огромные.

А машину я продала дальнему соседу, державшему небольшой вонючий бизнес в собственном дворе: развинчивал рухлядь на запчасти, перебирал моторы, продавал в автомастерские. Просила пятьсот долларов, но гешефт не вышел, в товаре он хорошо разбирался и заплатил мне один бакс. Справедливо: ведь днище проржавело так, что между педалей, сквозь дыры в полу, мелькала дорога и раздавленные на ней, не вовремя перебегавшие дорогу скунсы. Еще и выручил: так просто ведь машину не бросишь, оштрафуют. Разве что завести ее в лес, на забытый участок, к дому, называемому Конец Всех Путей, и оставить там до морковкина заговенья, до второго Колумбова пришествия, до дня, когда рак свистнет и за всеми за нами придут.

Голым приходишь ты в этот мир, голым и уходи.

Постояла на повороте, посмотрела.

Вырвала иглу из сердца и ушла.

В 1988 году поэт П. пришел ко мне в гости и подарил два глечика из обожженной глины и хуй на веревочке. Вернее, глечики он передал мне в вечное пользование, а хуй – миниатюрную такую вещицу длиной в один сантиметр – попросил отвезти в Америку, куда я как раз собиралась ехать, и подарить какому-нибудь американцу.

– Как же это я, вот так вот возьму и подарю американцу хуй? – спросила я в некотором оторопении.

– А вот так и подари, – сказал поэт П. – Он из моржовой кости сделан. Якут один вырезал.

В 1988 году как раз был разгар перестройки. Америка казалась лучезарным материком свободы, и сама мысль о том, что в нее можно было попасть, затуманивала разум. Идея подарить незнакомому – а может, и знакомому, не знаю, что хуже – американцу якутский нанохуй не представлялась совсем уж безумной, просто смущала. Немножко смущало и то, как я познакомилась со стихами поэта П. Их привезла с собой одна моя знакомая, лечившаяся в дурдоме города Ухта; там среди выздоравливающих ходили по рукам списки этих стихов.

– Хорошо, Алеша, – сказала я, – отвезу.

Отвезти-то отвезла, но за десять лет жизни в Америке случая вручить подарок у меня не было. Не было вокруг меня таких людей, которые, приняв подарок, не позвонили бы в полицейский участок или врачу. Ну не встретился мне такой человек. Эмигранты, понятно, не в счет.

Честно, маленький беленький хуй моржовый тяготил меня. Ведь я обещала – но просьбу не выполнила. Я как бы незаконно владела чужим имуществом и воплощенным в нем приветом неизвестному другу. Эстафетная палочка не добежала до финиша, а грузом лежала в отделении кошелька. Часто я думала о том, как от него избавиться. Остановить прохожего на улице Нью-Йорка и молча протянуть?.. Завернуть в бумажку и подложить в сельский почтовый ящик?.. Вручить лучшему студенту?.. Картины ужасных последствий пугали и останавливали занесенную руку.

А вот в России, думала я, никакой проблемы бы не возникло. Ни самомалейшей. За редкими исключениями в виде совсем уж старушек-маргариток любой мой знакомый с огромным удовольствием принял бы вещицу в подарок, много шутил бы, надел бы на шею (шнурок потемнел, но был крепок), придумывал бы, как употребить и где использовать.

Вернувшись в Россию, я так и сделала. Легко и со смехом принятый, он мелькнул и порхнул и освободился от десятилетнего плена. Где он теперь?

Я, в общем, к Америке хорошо отношусь, нынешний антиамериканизм, как и все националистические фобии, мне претит. Баланс хорошего и дурного в Америке очень приличный, а если президент болван, так скоро другого выберут. Но жить там я не хочу, я хочу жить тут. Здесь совсем не лучше. Просто там чужое, а тут свое. Вот и подарок поэта П. погулял по белу свету и воротился домой.