У нас в саду жулики - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Михайлов cтр.№ 148

– Обидели, – объясняет, – в самое сердце!

– Да, – говорю, – Фима, это тебе не Россия.

Теперь разворачивает афишу: Тамара Миансарова. Афиша, конечно, свежая, а вот фотография, наверно, еще времен колорадского жука.

Завтра пойдет дирижировать на Ошенпарквей. И сразу же все понятно. Понятно, для чего у Фимы трость.

– Ну, что, – улыбаюсь я Фиме, – «пусть всегда будет солнце»…

И Фима мне в ответ тоже так ностальгически улыбается.

– Ее, – смеется, – еще е…ть и е…ть!

2

Переключается на снег: уже середина апреля, а все еще сугробы.

Вчера, перед тем как поставить стол, я попросил у дяди Миши лом. Потом и лопату. Сначала скалывал лед, а потом расколотые куски сгребал на проезжую часть. А за лопату и за лом отмолотил и от дяди-Мишиной прачечной.

В последние дни здесь как на Ленинском субботнике. И вперемежку со скребками сплошная тукотня.

И вкалывают все: и корейцы, и китайцы, и пуэрториканцы. И даже индусы. Ну, и понятно, евреи.

За исключением негров. Встреча со снегом их почему-то расхолаживает.

И возле каждого магазина такой аккуратный коврик. А все остальное в снегу. И если бы не продукты, то вылитая русская сказка.

А днем припечет, и все корейцы и пуэрториканцы предупреждают: па-берегись! И, отвязывая веревки, сливают с полиэтиленовых козырьков талую воду. А ночью опять подморозит – и хоть катайся на коньках.

Фима уже давно предлагает расковырять в асфальте дренаж. И, отложив свою дирижерскую палочку, прикидывает диаметр дырки и толщину плиты.

– Но разве эти бараны послушают!

В нашу беседу вклинивается покупательница и вспоминает добрым словом свою бывшую Родину.

У них бы в Харькове пятнадцатисуточники уже бы давно все раскидали!

Нахмурившись, Фима подводит окончательный итог. Да. Это не страна. А настоящий публичный дом.

– Куда им, – улыбается, – до снега! Когда не могут разобраться со своими презервативами!

Уже давно стоит и что-то все балабонит и балабонит – мой неразлучный ценитель «российской словесности». Чем, интересно, он меня сегодня порадует? Может, добрался и до самого Федора Михайловича. Сейчас откроет «Преступление и наказание» и процитирует. Какого-нибудь Свидригайлова. Надо вообще-то послушать.

– …а утром открываю окно, – увлеченно продолжает Виталик, – а там, б. дь, стоял кран…

– Какой еще, – я его не совсем понимаю, – кран?

Оказывается, строительный. Ну, как у нас, где-нибудь на Гражданке.

– Стоял, стоял. И вдруг, – улыбается, – х…к – и п…дец…

– Это как же, – спрашиваю, – так?

– А вот так… Все, – говорит, – в этой Америке изнашивается… – и смотрит на балки трейна. – Когда-нибудь тоже завалятся…

И оба задумчиво разглядываем эти самые балки. Они у нас прямо над головой.

– А это у тебя, – спрашиваю, – что? – и киваю на его сумку.

– Затарился, – объясняет, – для семьи.

А там у него несколько тазиков: сначала большой, потом поменьше, потом еще поменьше и потом еще…

Как будто матрешки.

Ну, надо же, какой хозяйственный. Скоро в Россию. А я, наоборот, недавно приехал.

– Ну, как, – спрашивает, – пишешь?

– Да как тебе, – улыбаюсь, – сказать… Все, – говорю, – не хватает времени.

Нахмурился.

– Надо, – говорит, – все успевать.

Вот он, например, все успевает. А когда надоест рисовать, то он сочиняет музыку… вальс…

Я засмеялся: «Вальс?! Ты… сочиняешь вальс…» – и в изумлении даже почесал затылок.

– Не вальс… – я его не совсем правильно понял, – вальс уже есть… просто он под вальс… подгоняет слова… его попросили…

Немного подумал и добавил:

– За сто долларов…

– Тебя… попросили… за сто долларов… – и снова так радостно изумляюсь.

Ну, вот, уже и рассердился. Как бы не переборщить.

– Ты, – говорит, – как маленький… Ну, вот, смотри… – и кивает на обложку Чейза. А у меня этих Чейзов – чуть ли не полстола. И у каждого свой порядковый номер. Коле недавно прислали двадцать девятый.

– Вот, – объясняет, – есть проза… ну, что там бывает еще…

– Еще, – подсказываю, – поэзия.

Так вот всегда. Только он сосредоточится, и я его обязательно перебью.

– Ты когда-нибудь, – морщится, – научишься слушать?.. Жанры, – говорит, – бывают… разные… ты только не перебивай…

И замолчал.

Но ведь я же ему хочу помочь.

– Ну, да, – улыбаюсь, – ты, конечно, прав… Еще, – говорю, – драматургия.

– Да нет…

Теперь уже разозлился не на шутку. Кажется, перебарщиваю.

– Ты, – говорит, – все что-то подозреваешь… Ну, как ребенок…

– Вообще-то я, – говорю, – сам тоже менестрель. Но я сначала беру слова, а потом делаю вальс. А ты наоборот.

Все равно что Евтушенко.

Как-то включил телевизор и вижу. Сидит Андрей Дементьев и кому-то рассказывает. По-моему, Шаинскому. А у того уже грабли на клавишах. А может, наоборот, рассказывает Шаинский.

Приходят они с Женей к Колмановскому. А у Колмановского вальс. И Евтуху этот вальс приглянулся.

Евтух Колмановскому и говорит:

– Ну, че… может, заделаем…

Там, правда, какой-то текст. И взяли его да к едрене-фене и выкинули. И получилось прямо как и у Виталика. ХОТЯТ ЛИ РУССКИЕ ВОЙНЫ?

– Ну, а какая, – спрашиваю, – мелодия? Ну, что за вальс?.. Мне, – говорю, – просто интересно. Ну, спой…

Не хочет. Не хочет Виталик петь.

– Ты, – говорит, – что, дурак?

– Ну, ладно, – соглашаюсь, – музыку сразу и не вспомнишь. А ноты, – спрашиваю, – есть?

– Ну, да… конечно, есть… они, – говорит, – сейчас не у меня… это, – вспоминает, – было уже месяц назад…

– Но уж слова-то, – говорю, – наверно, помнишь… слова-то, – улыбаюсь, – твои… ну, хотя бы один абзац…

– Конечно, – говорит, – мои… а чьи же еще…

И опять почему-то надулся. А может, просто не знает, что такое абзац. Такое иногда бывает.

– Я тебе, – обещает, – их как-нибудь принесу. Надо, – говорит, – над ними еще поработать.

– …Конечно, не каждый босяк может себе позволить иметь такую бороду, но, как старший по возрасту, он бы мне порекомендовал держать себя в рамках приличия. А как еврей у еврея, он интересуется меня спросить, какое я имею право «видавать себя за татагина»…