Пока Клава обдумывала следующий ход, Таисия гасила окурок и возвращалась в квартиру.
Беседы с Ксенией велись в другом ключе. Завидев на пороге знакомую бесформенную фигуру, Таисия накидывала пальто, совала в карман папиросы и шла ей навстречу, встряхнув спичечным коробком.
После первой затяжки она озабоченно крутила головой:
– Скорей бы Вовку выписали из госпиталя, честное слово.
Молча курили. Ксения с готовностью и терпеливой улыбкой ждала продолжения, которое вскоре и следовало:
– Сил моих нет, как я устала.
Согласный кивок, словно Ксения тоже устала.
– И ведь что поражает, – продолжала Таисия, ободренная поддержкой, – никаких духовных запросов!
Сочувственное покачивание головой, седые волосы от ветра взметываются и паклей ложатся на щеку.
– Ровным счетом никаких, – Таисия тоже покачивает головой, – а мне за Вовку обидно, ведь родная мать!
– Вот вы интеллигентный человек, – продолжает Таисия, и Ксения с готовностью подается вперед, – вы как никто понимаете, насколько это важно. А она, – кивок в сторону окна, – печет и печет. Фабрика-кухня какая-то, честное слово. Сил моих никаких нет.
И это бы все ничего, и сил бы хватило, хотя и «не было никаких», но непременно хватило бы на последние дни, и ничем они не были бы омрачены, если бы Дора сама, своими руками, все не испортила.
А ведь хотела как лучше, не подозревая, что таким больше всех достается. Хотела как лучше, потому и отстояла в тяжелой шубе огромную очередь, чтобы купить невестке в подарок тюлевые занавески – вещь, по ее убеждению, совершенно необходимую в доме. Настоящий гэдээровский тюль купила и радовалась, что хватило денег, а уж как Таинька-то обрадуется! И то: совершенно другой вид в доме будет, и никто на голые окна не станет пялиться, как сейчас.
Да это еще не все, вот ведь какой день удачный: на втором этаже, где электротовары, такой абажур на кухню углядела, что грех было не взять, и недорогой совсем, а то ведь у них голая лампочка висит, как в казарме, куда это годится. Хотела сюрприз сделать, а сделает два сюрприза!
Дома ждал третий сюрприз: Володеньку выписали! Только безрадостный он совсем, что же это, что с ним?!
– Комиссовали меня, мамаша, – объяснил Володенька, с усилием ворочая языком, и только тут Дора увидела бутылку с водкой на столе, и пьет Володенька один, к тому же закуски на столе никакой не видно.
Сунула авоськи с подарками в уголок (хоть бы абажур не разбился) и бросилась метать на стол что было из еды вперемешку с вопросами, один беспокойней другого.
– Что доктора сказали, Володенька? – суетилась Дора, – Сказали что-то?
– Так я ж говорю, мамаша: комиссовали меня. Вчистую.
Оба слова ничего не объясняли. Тогда объяснил сын. Из объяснения стало ясно, что играть ему больше нельзя. А доктора – ну что доктора, мамаша… астма у меня, вот что.
Так назывался Володенькин кашель: астма. Коротенькое слово, будто ртом воздух хватаешь, да так ведь с ним и происходит, когда кашель душит.
Пришла с работы невестка. Невнимательно похлебала борща, выслушала новости и помрачнела.
О Доре попросту забыли. Что тоже было понятно: не до нее. К чему-к чему, а к такому итогу никто готов не был. Комиссовали; а дальше что?
– Нет, ну это ничего не значит, – кого он пытался убедить, неизвестно, – мне запретили валторну… вообще все духовые. Но я ж на фортепьяно могу. Куда-нибудь устроюсь.
– Куда, интересно? – спросила жена. – В детский сад на елку?
– Форму больше носить нельзя, – он удрученно налил новую рюмку.
Дора переводила осторожный взгляд с невестки на сына. В разговор не вмешивалась – и так все было понятно. Вернее, почти все, потому что о главном так ничего пока и не было сказано. Ждала, что вот-вот заговорят, и от этого неистового ожидания так извелась, что вопрос вырвался сам собой, вопреки ее воле:
– Но ведь астму лечат, Володенька? Ведь лечат, правда?
Тут же добавила торопливо, чтобы сын не услышал тревогу в голосе:
– И тебя вылечат. Обязательно вылечат, вот увидишь.
В ее голосе была такая убежденность, что сын вдруг ощутил себя ребенком, заболевшим мальчишкой, которого мать уложит в постель, ласково подоткнет одеяло и даст выпить лекарство, от которого он, конечно же, выздоровеет.
– Сказали: на курорт, мол, надо вам ехать, в Анапу. Путевку обещали дать, то-се.
Невестка вспыхнула:
– Нелепый вопрос, Дора Моисеевна, даже странно слышать, ей-богу. Будут лечить, конечно. А путевку дадут – не дадут, это еще бабушка надвое сказала. Мы должны думать, на какие шиши будем теперь жить, раз Вовка работать не сможет. Одной моей зарплатой всех дыр не заткнешь!
– Путевки, говорят, есть бесплатные, – буркнул муж.
– Говорят, и кур доят, – отрезала Таисия, но развить эту мысль не успела, потому что Дора перебила:
– На путевку я вышлю, ты не переживай. Ты, Володенька, напиши мне, и я перевод отправлю, сколько надо.
Продолжение разговора получилось совсем уже бестолковым, потому что теперь все перебивали друг друга, чем и воспользовалась пришедшая с братом Олька, чтобы незаметно снять с него промокшие ботинки.
Уже в прихожей она почувствовала запах больницы: Сержант вернулся. Услышала его голос, а потом, очень возбужденный, – матери. Живот стянуло изнутри каким-то узлом, так что стало трудно дышать. В книгах пишут: «засосало под ложечкой», но Олька не знала, где находится загадочная «ложечка», зато живот всегда одинаково реагировал на опасность. Нет, при Доре ничего не случится.
Ничего и не случилось бы – подумаешь, пустяковая перепалка жены с мужем, к тому же свекровь под руку попалась; бывает. Она же и виляет теперь хвостом, хотя так и не поняла, чем опять прогневила невестку. Знает одно: вкусная и сытная еда примиряет. Притом горячая: пока недовольные будут дуть на вилку да вдыхать соблазнительный аромат, у них неизбежно потекут слюнки и для обид не останется ни времени, ни места. Потому-то Дора не стала класть ужин на тарелки, а водрузила в середину стола кастрюлю.
Больничный обед давно остался позади, а выпитая водка возбудила аппетит, поэтому сын с готовностью протянул тарелку, однако Дора предприняла стратегически мудрый шаг и первой наделила невестку.
– Мм, елки-палки! – восхитилась та. – Что же это вы такое настряпали нынче, Дора Моисеевна, аж слюнки текут?
– Битки, – скромно ответила Дора, – в мясном магазине телятину давали. Дай, думаю, битки сготовлю.
Присела к столу, радостно и гордо обводя взглядом всех четверых, дружно жующих; что еще нужно хозяйке?
– А испечь ничего не успела, – признавалась виновато, – разве что хрустики вчерашние остались, к чаю.