Свет в окне - читать онлайн книгу. Автор: Елена Катишонок cтр.№ 39

– Во дает! – восхитилась Зинка. – Только что было: «Передаем концерт классической музыки», – она скорчила постную гримасу, – а теперь матч «Динамо» – «Зенит», прямая трансляция. Давай, что ли?

Краем глаза Карлушка наблюдал за другими. Помогал ритм. Главное было – дернуть девушку на себя не слишком сильно. Кажется, получалось.

– А ты молоток, – похвалила запыхавшаяся Зинка, – классно бацаешь!

Он усмехнулся. Как мало нужно, чтобы она не пристегнула «инженера».

Настя с Анатолием тоже вернулись за столик. Певица хитровато улыбалась. Кто-то подходил к эстраде, совал деньги. Улыбнувшись еще хитрее, певица придвинулась к микрофону:

– По просьбе наших дорогих женщин… а также их верных спутников… повторим…

Она не договорила – а может быть, договорила, но из-за аплодисментов ничего не было слышно. И снова моряк слишком долго плавал, а дьяволу морскому несли бочонок рому; оживились официантки («Мороженое будем?» – «Кофе со сливками, без?..» – «Торт фирменный, суфле, два…»), и снова неслось с площадки ритмичное топанье, мелькали лица и руки.

Мне теперь морской по нраву дьявол —

Его хочу лю-у-уби-и-и-ить! —

уверяла певица, да могла и не стараться: кто ж не хотел? Не было в кинотеатрах пустых мест на «Человека-амфибию», и если в каком-то киоске появлялись фотокарточки артиста с нежным юношеским лицом, то их расхватывали так быстро, что ушлые киоскерши стали продавать их не иначе как с нагрузкой в виде лотерейного билета.

В зале тоже начали подпевать: «Его хочу лю-у-уби-и-ить!».

Очень хотелось любить.

Кофе оказался горячим, крепким, а главное, подоспел кстати.

В гардеробе Анатолий уверенно оттеснил швейцара и подал Зинке пальто. Настя быстро набросила свое – Карл не успел даже протянуть руку и стоял, растерянно глядя на нее. Настя подхватила под руку Зинку и пошла к выходу, не оборачиваясь. Швейцар с готовностью распахнул дверь, и Анатолий сунул ему в руку мзду. Черт, опять не сообразил, вяло подумал Карлушка. Но что с ней? Мы почти не разговаривали, она все время с Зинкой. Я что-то не так?.. И спросить невозможно – не выяснять же отношения в праздник!

Он резко остановился: цветы, нарциссы; где они? Обернулся на дверь кафе. Здесь стояла очередь, мы прошли мимо, внутрь; там швейцар этот, в тесной фуражке… А потом? Коктейль… Но нарциссы, нарциссы-то где оставил?!

Первым обернулся Анатолий:

– Эй, ты чего там? – и придержал Зинку за плечо.

– Цветы. Наверно, в гардеробе забыл, – догнав, объяснил Карл. – Оставил, в общем.

– Слышь, Толян, – нежно проворковала Зинка, – канайте с инженером обратно, мы подождем вас.

Швейцар не удивился их возвращению: узнал, но на вопрос о цветах только повел отрицательно головой: «Не видел. Не знаю. Я за польты отвечаю, не за цветы ваши», – и отвернулся, чтобы подать одно из «польт».

Можно было не ломать голову: раздобыть цветы вечером 8 марта было нереально.

– Да ладно, ребята, – повторял он, – что-нибудь придумаю. Завтра куплю – мать поймет.

Зинка закричала:

– Ой, такси! Ладно, вы там провожайтесь, пока!

Анатолий шепнул Карлу на ухо: «Мы не в общагу: мне кореш ключ оставил. Не тушуйся!». Подмигнул, хлопнул по плечу и полез в машину, складываясь, как перочинный нож.

Такси укатило, и Карлу показалось вдруг, что стало очень тихо – так тихо, словно не два голоса перестали быть слышны, а смолк весь город, выключили звук, и только Настя легонько постукивает одной ногой в нарядной туфельке о другую на тротуаре, покрытом, как паутинкой, тонким-тонким ледком. Пока шли, их обогнал троллейбус, но вдруг остановился: одна штанга упала. Из кабины выскочил водитель, на ходу натягивая огромные рукавицы. Подбежал, схватился за трос, пытаясь вернуть ее на место. Штанга пьяно раскачивалась, сверху маленьким салютом сыпались искры.

У входа в общежитие стояли парень с девушкой и курили. Вернее, курил он, а девушка протягивала руку, брала у него сигарету и затягивалась. Парень был без пальто – в него уютно куталась спутница, выпуская дым вверх, к тусклой лампочке над дверью. Оставшись без сигареты, парень наклонялся и то ли говорил что-то на ухо, то ли целовал.

Карл обнял Настю за плечи – как давно он этого не делал! – и легонько притянул к себе. Сейчас… Сейчас отпущу. Позовет? Там никого нет. И Зинка с Толяном не появятся.

Он почувствовал, как Настя напряглась и чуть отстранилась. Не хотел спрашивать, но вырвалось:

– Ты… сердишься на меня?

Настя отступила на шаг, словно хотела рассмотреть его внимательней, и спокойно ответила:

– Я сделала аборт.

Вот и все.

Сказала. Без надрыва, без слез – очень спокойно; именно так, как собиралась. Как репетировала, поправила себя Настя и поморщилась. От себя не скроешь: репетировать начала с того самого дня, как вернулась от родителей, да-да, и поехала с Зинкой в больницу по этому самому делу. Тогда, наверное, и пришла в голову эта мысль, пришла и крепко внедрилась.

Но ведь я хотела по-честному, чтобы все по-людски, разве нет? Давно могла бы сказать: мол, тошнит меня, и вообще… Не понимает – уточнить, что значит «вообще». Нет; ничего этого не говорила – давала ему шанс, и не один, самому сообразить. Конечно, если бы познакомился тогда с родителями, может, оно пошло бы скорее. Да только никуда оно не «шло» вообще, Зинка тыщу раз права – все они одинаковы: поматросят и бросят, а мне что, «перспективную тему» допахать, сделать диплом – и на болото? Большое спасибо; ешьте сами с волосами. Я не Ирэн – двенадцать лет ждать дураков нет. Да и то: Ирэн-то ждала, будучи замужем за своим Сомсом, а за углом уже молодой Джолион топтался.

Тем более в следующем году переводческая практика. Тут рядом скандинавские страны – английский, между прочим, международный язык, а что ее ждет на болоте? В лучшем случае возьмут преподавать английский в ту же школу, будем коллегами с Валентиной Петровной: «Здравствуй, Кузнецова! Ты по “Саге о Форсайтах” защищалась?» – «Меня зовут Анастасия Сергеевна». И не улыбаться этой мымре ни за какие коврижки.

Ладно; размечталась. Главное – сказала. И ко всем вопросам была готова – отрепетировала так, что от зубов отскакивало. Любой мужик стал бы доскребываться:

«Когда?» – «Когда к родителям ездила, ты еще не мог маму оставить, помнишь?»

«Зачем?» – «А что мне было делать, милый, – мы ведь не расписаны…»

«Почему мне не сказала?» – «Сразу не поняла, а потом времени не было: затянула. Да и растерялась я: вдруг из общаги попрут…»

Да мало ли какие вопросы может задать.

А только никаких вопросов не было.

Не было и – Настена почувствовала – не будет. Он стоял и молчал, а сколько времени прошло, Настя не знала. На нее напал какой-то озноб, хотя холода не чувствовала, просто дрожала всем телом. Он шагнул вперед, сгреб ее обеими руками, уткнулся в челку губами и сказал: «Девочка моя… Бедная моя девочка».