– Мы, наверное, поедем на море, – объявила Аленка в конце мая.
– Правильно! – Я искренне обрадовалась. – Поезжайте! Оздоровите ребенка. А уж потом я своими овощами-фруктами в Подмосковье окончательно укреплю ее иммунитет.
– Мам, – дочь замялась, – вообще-то мы на все лето хотели уехать.
– То есть как? – чувствую себя рыбой, выброшенной на сушу. – А как же дача?! – с трудом справляюсь с внезапным приступом удушья.
– Ну что дача? – кажется, вижу, как Аленка дергает плечом и кривит губы. – Запах навоза, шум газонокосилок – никаких удобств.
Задыхаюсь от возмущения: что-то я не помню, чтобы раньше наш участок вызывал у дочери столько негативных эмоций. Да и насчет удобств она, конечно, загнула: горячая вода, туалет и душ в доме, даже полы теплые – чем плохие условия?
– И моря там нет, – резюмирует Аленка, и я капитулирую: моря действительно нет.
Они уезжают, а я выписываю круги перед мужем и рисую ему заманчивые перспективы незапланированного отдыха в Испании. Муж какое-то время слушает, а потом безапелляционно заявляет:
– Нас туда не приглашали.
Какое-то время я спорю:
– Не приглашали не в Испанию, а на виллу родителей Пола. Так мы туда и не поедем. Поживем где-нибудь неподалеку, в симпатичном и недорогом отельчике.
– Помидоры засохнут, – напоминает мой благоверный, которого на самом деле грядки интересовали не больше, чем брачные обряды африканских племен.
Помидоры не засохнут. Июнь выдался мокрый и холодный. Сижу в Москве. Ехать на дачу нет ни малейшего желания. Все так же слоняюсь по квартире, не пытаясь найти себе достойное занятие. В редкие моменты просветления погоды переношу свои хождения во двор. Направо, до мусорного бака, и обратно, к брошенному кем-то из соседей прицепу. В один из таких моционов встретила Аллу. Она семенила по двору и тащила за руку надрывно плачущего Матвейку.
– Мороженое клянчит, – объяснила она, остановившись возле меня, – а у него гланды.
Мычу что-то нечленораздельное в ответ: нет желания разговаривать. Алла ничего не замечает, говорит:
– На УЗИ ездили.
Стряпаю на лице вопросительно обеспокоенное выражение: что-то с ней или с Матвейкой?
– Динка опять беременна. Девочка у нас будет, – отрапортовала Алла с радостно-идиотической улыбкой на лице.
– Поздравляю, – вяло выдавливаю я.
– Фотку видела. Носик курносый, ротик бантиком. А твои как? – Это она про беременность Аленки. А я ни снимков не видела, ни пола будущего ребенка не знаю. Нам не говорят. Пол считает – плохая примета.
– Нормально, – буркаю я и пытаюсь нырнуть в подъезд, но меня догоняет Аллино внезапно унылое:
– Ну, у твоей-то все хорошо… Муж, работа, врачи, условия.
Молчать – верх неприличия, и я спрашиваю:
– А у Дины?
– У этой семь пятниц на неделе. Она то на Гоа с детьми собирается. Говорит, там жизнь дешевая и красота страшная. То в суд подавать.
– На алименты? – других предположений у меня нет.
– На них тоже можно было бы. Если бы эта дуреха точно знала, кто отец.
Мое настроение улучшается. Все-таки Аленка воспитана должным образом и умеет соблюдать приличия. В будущем отцовстве Пола сомневаться не приходится.
– С государством собралась судиться. Блаженная. – Алла отсылает давно примолкшего Матвейку к качелям и продолжает: – Хочет материнский капитал на свое образование потратить. Только кто ж ей позволит? Раньше надо было учиться.
– Учиться никогда не поздно. – Даже я не слишком верю в это утверждение. Зато чувствую гордость за собственную дочь. Вот кто не упустил время и учился, не жалея себя. А теперь может пожинать плоды и вообще не париться о получении бюджетной копеечки.
– Думаешь? – Алла машет рукой Матвейке. – Ладно. Пойдем мы. А то Диночка позвонит, дома не застанет – волноваться будет. Ей нельзя волноваться.
– Вы же только что виделись.
– Вот и я о том же. Все время говорю: «Чего трезвонить по пять раз на дню?!» – «А я, – говорит, – мамочка, переживаю, как вы, что вы?» Ну психопатка просто. А сейчас вообще все усилилось во сто крат. И волнуется, и раздражается, и злится. Все ей не то. Все не так. Беременность, конечно, не самое комфортное для здоровья состояние, но ведь надо знать меру. А Дина себя совершенно не контролирует. И что с ней творится – ума не приложу.
– Возраст, наверное, – замечаю я.
– Ага, – соглашается Алла, – переходный.
– Какой? – было бы чем, я б поперхнулась.
– Переходный. От одного ребенка к двум. Вот и шалят нервишки. – Алла дергает внука за руку, и они уходят. Я шаркаю к лифту в страшном довольстве. У Аленки ни единого срыва, никаких выкрутасов. Все решено, все разложено. Через полгода после родов на работу, малыша в ясли, о чем нервничать, о чем переживать? Какое счастье, что у моей девочки крепкие нервы. Вот стала бы она беспокоиться о нас с отцом, думать, как мы тут, обрывать телефон, было бы это хорошо? Конечно, нет! Ничего полезного в таких переживаниях для беременной женщины. Но Аленочка – молодец. Она отлично знает, что себя надо беречь и о плохом не думать. Она и не думает. Иначе как объяснить, что Аленка уже месяц живет в Испании, а еще ни разу не позвонила? А ей и не надо. Зачем, если все хорошо? Умница у меня дочка. Умница, красавица и пример для всех остальных. Я могу ею гордиться. Я и горжусь. Только шаркаю почему-то слишком громко.
Аленка рожает мальчика и демонстрирует по скайпу его пухлые щечки и лысую голову. Анечка как-то искусственно улыбается и говорит явно заученное напоказ: «I love you, Granny». Я, уже не спрашивая мужа, пакую чемоданы. Едем.
Делать в Лондоне нечего. Анечка ходит в школу. С Тэдди (и кто придумал назвать ребенка медвежьим именем?) гуляет няня. Пол пропадает на работе. Аленка все время спит. Просыпается только, когда nanny подкладывает Тэдди к ее груди.
– Пошла бы погуляла, – расстраиваюсь я.
– Не хочу! – С детства покладистая и послушная дочь теперь решила капризничать.
Гуляем с мужем одни. По десятому разу изучаем картины в Национальной галерее и наблюдаем за гвардейцами у королевского дворца. По плечам моросит противный английский дождь.
– А в Москве бабье лето, – вздыхает муж. – На даче антоновка скоро пойдет.
Сообщаем домашним, что хотим поменять билеты и уехать раньше. Нас никто не останавливает. Пол сияет гостеприимной улыбкой и радостно говорит на прощанье:
– See you next year
[28]
.
Раньше нас видеть не хотят.
– Вот результат этой дурацкой дружбы, – заявляет мне муж по дороге в аэропорт.
– Какой дружбы? – не понимаю я.